***
Я выбралась из такси, раскачиваясь, точно в крови плескался алкоголь, а не вирус перестраивал мои клетки в выгодную для себя последовательность. Думаю, водитель подумал, что я пьяная. Я никогда не падала в обморок и вот, пожалуйста, растянулась прямо перед Лорой. Мне же что-то померещилось, прежде чем меня обесточило? Верно? Поразительно, но я совершенно не помнила того, что произошло перед тем, как я потеряла сознание. Воспоминания, как старая киноплёнка, обрывались на моменте, как я вошла в Лорину гримёрку. А очнулась уже у неё на кушетке.
- Детка, я вызвала тебе такси.
В лифте воняло мочой, а кнопки этажей были выжженными язвами, точно в моём детстве из девяностых. Стоп. Откуда Лора знает мой адрес? Я не говорила водителю, куда меня везти. Наверное, Лора посмотрела в документах в отделе кадров. На десятом свет зажёгся сразу, как только разъехались двери лифта. Артёма дома не было, в прихожей стояла темнота. Я ударила по выключателю. На полу в электрическом свете бликовали и резали мои воспалённые глаза мокрые следы. Оставленные босыми детскими ножками, они вели из приоткрытой двери ванной прямиком на тёмную кухню.
- Лида? – я испугалась собственного голоса сильнее, чем мокрых следов. И я уже понимала, что следы не детские, они оставлены маленькими женскими ножками. В кармане завибрировал телефон. Номер неизвестен. Я сбросила вызов с таким чувством, словно только что обезвредила бомбу. И увидела на экране сообщение от Лёшки: «Скучаю по нашей компании».
Глава 6 Чертовщина
Дверь за моей спиной щёлкнула и открылась. Артём с огромным пакетом, из которого выглядывала бутылка вина, уставился на меня ошалелыми до комизма глазами:
- Машка, ты чего?
Там Лида!
- Что?
-Там Лида! На кухне! – по моим щекам текли слёзы, а в правом глазу что-то щипало и мешалось, и я постоянно тёрла его рукой.
- Какая Лида?
Я села на пуфик, на котором мы обычно обувались. Артём не снимая кроссовок вошёл в кухню и включил свет.
- Тут нет никого!
- Тёма, на полу её следы, мокрые!
- Маш, пол чистый! – Артём уже стоял напротив.
Я посмотрела ему за спину. Следов не было.
***
Я лежала в кровати с лицом, измазанным тушью, уверения продавщицы о чудесах её водостойкости оказались маркетинговым ходом. Под мышкой был зажат градусник. Мокрые следы были, точно были! Или я бредила? И ещё, я не помнила, что случилось в гримёрке у Лоры Филипповны. Но что-то точно произошло, что-то важное! Почему я не могла вспомнить? Негромко бормотал ноутбук, на котором Артём поставил какой-то фильм перед тем, как пойти в круглосуточную аптеку. Рядом тихонько потрескивал обогреватель. На Камчатке нет отопления в августе, ведь температура на улице 10-11 градусов считается вполне летней, но это слишком для таких теплолюбивых существ, как я.
И вот я лежала, завёрнутая в одеяло из верблюжьей шерсти, и плакала. Из правого глаза выпала контактная линза и теперь он видел значительно хуже, чем левый. А плакала я от страха, вдруг кто-нибудь войдёт в комнату. Мне было невероятно плохо, болело буквально всё, и я томилась в собственном теле и в мучительном бессилии. Если прямо сейчас мне будет угрожать опасность, я даже убежать не смогу. Возвратившийся Артём вынул градусник – 39 и 3.
Пару дней меня лихорадило. Мы ещё не успели прикрепиться к местной поликлинике, поэтому пришлось обращаться к знакомым и молодая рыжеволосая врач из Артёмовой конторы, была категорична – постельный режим. Я позвонила заведующей труппы нашего театра – женщине за шестьдесят пять с раздутыми от диабета ногами и лысиной, усыпанной перхотью под жидкими прядками выгоревших волос. Я предупредила её, что заболела и пару дней не появлюсь на репетициях, а в ответ завтруппой рявкнула: Чтобы справку принесла! – точно она учитель, а я – школьница, прогуливающая уроки.
Всю болезнь я спала или ела. Из купленного вина Артём сварил глинтвейн, а потом лечил меня разными бульонами. И ложка за ложкой, поедая наваристые супы, или засыпая на плече у мужа, я старалась не вспоминать о Лидочке, парчовых туфельках и моих видениях. Я заставляла себя думать о другом, о чём-то не связанном с театром и Камчаткой. И, почему-то, думала о Лёшке и, следовательно, своей юности.