Ела я у себя в комнате, папа приносил мне завтраки, обеды и ужины на подносе, а потом забирал грязную посуду. Мама и сестру я не видела ни разу. Только время от времен слышала детский плач и негромкий мамин голос, выговаривающий отцу за то, что он слишком громко топает. А ещё папа заставлял меня надевать медицинскую маску, даже спать в ней. Ночью я аккуратно сдвигала маску с носа, потому что не могла нормально дышать в натопленной комнате. Маска ужасно натирала за ушами, лицо потело.
Как только бабушку выписали из больницы, я снова вернулась к ней и, признаться, была этому рада.
К шести годам Лиза поправилась и уже могла контактировать с другими людьми. А мне, студентке, папа подарил маленькую квартирку, поэтому под крышу к родителям я так и не вернулась. Мама закончила терапию у психолога, пропила курс таблеток и, наконец, впустила меня в свой мир.
Завибрировал телефон, я вытерла глаза и потянулась к гаджету. Пришло новое сообщение, однако номер отправителя не определялся. Я нажала конвертик и на экране появилась фотография парчовой туфельки на пузатом каблучке. Моё сердце пропустило удар, а потом скакнуло в рёбра.
***
Артём ничего не знал, я не рассказывала ему о чертовщине, которая меня окружала. Да и виделись мы очень редко, только по ночам, сонные и измотанные, чмокали друг друга в щёку, падали в одну кровать, отворачивались в разные стороны и засыпали. Мне необходимо было с кем-то поговорить, но коллегам я не доверяла, они казались мне странными, чужими. Зина Игнатьевна до сих пор не вышла с больничного, и я решила выговориться перед Аллой Борисовной - вахтёршей, ведь именно она предупреждала меня о Лидочке. Я дождалась вечера понедельника, когда не бывало репетиций или спектаклей, купила бутылочку коньяка и поскреблась в её подсобку. Я видела вахтёршу через стекло, она смотрела маленький телевизор, кажется, показывали какой-то старый бразильский сериал.
- Алла Борисовна, это я, Маша, пу́стите на огонёк?
Женщина махнула мне рукой. Я вошла. Кинув взгляд на бутылку, Алла Борисовна достала из ящика вскрытую упаковку одноразовых стаканчиков, вынула из шелестящей обёртки один и протянула мне. Потом взяла кружку с большими красными маками, залпом выпила то, что там оставалось, и открыла коньяк. По телевизору началась реклама, которая была вдвое громче сериала.
***
Ей сделали операцию, а спектакль отменили, - Алла Борисовна снова долила коньяк в свою опустевшую кружку.
-А когда Зина вышла из больницы, то ни о какой актёрской карьере и речи быть не могло с этим её шрамом.
Я жевала яблочную дольку, передо мной на столе лежала шоколадная плитка, от которой осталось два подтаявших кусочка и блюдечко с нарезанными яблоками. Женщина внимательно на меня посмотрела.
- Она ушла из театра, а потом вернулась. Лет пять назад на должность старшего костюмера.
Я перевела взгляд на стену, за спину вахтёрши. Там на выгоревших обоях, пришпиленный разноцветными кнопками, висел постер старого спектакля «Дон Жуан», на нём два неясных лица соединялись в поцелуе или это были песочные часы? Рисунок на плакате был выполнен в духе картинок-перевёртышей. А под ним шла красная надпись: «Премьера состоялась 15 октября 1973 года».
- Поезжай на Алхалалалай, - вдруг сказала вахтёрша и достала из выдвижного ящика пачку сигарет.
- Там много местных шаманов собирается, тебе нужна помощь. Инженюшка наша так просто тебя в покое не оставит. Либо сделает с тобой что-нибудь, либо ещё того хуже.
Алла Борисовна закурила, и я невольно посмотрела на потолок, не сработают ли датчики дыма.
- Была у нас одна прима, молоденькая, да хорошенькая, так в прошлом году в дурдом её забрали. - женщина выдохнула крепкий вонючий дым и продолжала: Она в своей гримёрке все стены разрисовала помадой, написала всякую похабщину, а когда её застали, так она помаду свою уже доедала, голая, в луже собственной мочи.
Домой я возвращалась вялая от выпитого алкоголя и уверенная в том, что 25 сентября я всенепременно поеду на Алхалалалай.
***
Чтобы взбодриться я сварила кофе в помятой турке, оставшейся от хозяев квартиры, ради этого даже зажгла газ и нависла коршуном, контролируя, чтобы кашица из молотых зёрен не сбежала на плиту, дабы превратиться там, в несмываемое пятно. Артём снова был на работе. Я налила горячий кофе в чашку, сверху добавила холодного молока, наблюдая, как белое и чёрное клубятся и перемешиваются, словно облака на ускоренной съёмке. В спальне включила ноутбук, нашла подборку советских мультиков и разморенная коньяком задремала. А когда открыла глаза, в комнате было совсем темно, как и на экране ноутбука, только слабо светилась клавиатура. И тут я совершенно чётко увидела фосфорицирующую женскую фигурку, она бесшумно вошла в комнату и остановилась против кровати. Поразительно, но я совсем не испытывала страха. Фигура была невысокой и такой худенькой, что острые плечики торчали двумя сопками. Девушка была кудрявая, от её волос исходило какое-то потустороннее сияние, настоящая русалка. Но вот лицо было таким размытым, что невозможно разглядеть глаз или носа. Оно напоминало телевизионную цензуру, когда человеческое лицо прячут под мыльным облачком. Совсем, как на исчезнувшей из музея фотографии, где Лидочка обнимала неизвестную женщину.