– Маш, извини! Алло!
Я кивнула и впервые поднесла к губам кофейную чашку чёрную и глянцевую в тон стенам. Американо уже остыл и ожиданий не оправдал, неприятно горчил на языке. Арина щебетала в телефон.
- Я рыбу хочу, в сливках, ту, обалденную. Ага, я куплю по дороге, а ты приготовишь, идёт? Супер! Ладно, давай Лесь, а то у меня интервью. Хорошего дня!
Наконец Арина положила телефон экраном вниз, снова посмотрела на меня и хихикнула.
– Мне исполнилось тридцать, а по возрасту Лора примерно как мои родители. Однако мама рассказывала, что видела её в театре, когда сама была маленькой. И, якобы, тогда Лора уже играла не молоденькую девочку, - девушка обхватила пальчиками правой руки безымянный палец левой и легонько потянула.
- Конечно, мама считает, что просто что-то напутала, но я так не думаю. И ещё… - Арина перестала мять палец и глотнула кофе, она казалось невероятно взбудораженной.
– Актрисы-инженю у нас подозрительно часто меняются. Якобы, выходят замуж и бросают искусство, уезжают на континент, начинают разводить ездовых собак, да что угодно, но девушки каждый сезон новые. А ты – инженю и Лора считает так же, раз дала тебе Джульетту. Будь осторожна и обо всём сообщай мне. Кстати, так что у тебя с обувью произошло?
Я не сразу поняла, что она имеет в виду.
– Ты про пропажу? Ботинки исчезли из-под гримёрного стола, а потом я нашла их за окном на дереве. Кто-то подшутил, - я запнулась, - наверное.
– Не думаю, - Арина загадочно улыбнулась, прямо ожившая Мона Лиза.
– Точнее, подшутили, да, но не твои коллеги, а ещё точнее, не люди... Ладно, я побегу, - Арина положила на салфетку две купюры и поднялась из-за стола
– Это за мой кофе.
- Подожди!
Арина посмотрела на меня, вопросительно приподняв идеально очерченную бровь.
Я понимала, что она, возможно, даст мне нащупать ниточку, которая ведёт к разгадке и потому не могла упустить свой шанс.
- В театре правда творится чертовщина.
***
Когда двери лифта разъехались, я увидела длинный коридор с жёлтыми стенами, на которых висели чёрно-белые фотографии вулканов в одинаковых оранжевых рамках.
- Пойдём! – улыбнулась Арина и вышла первой. По правую руку взгляд упирался в высокие, до самого потолка, двери матового стекла, над ними горело табло «ON AIR». Но мы прошли мимо и повернули за угол. Множество распахнутых дверей, гул голосов, звонки телефонов, взрывы смеха. Пахло кофе, только что из кофеварки и краской, уже подсохшей, но всё ещё ароматной.
- Недавно переехали, - сказала Арина, на ходу оборачиваясь.
Я согласилась прийти к ней на работу, потому что она обещала показать всё, что ей удалось найти по поводу Лоры Филипповны и Лидочки. Почему-то у меня то и дело перехватывало дыхание. Из ближайшей двери нам навстречу выскочила девушка лет двадцати пяти и на таких высоких шпильках, что пышным русым пучком на голове задевала дверную притолоку.
- Наконец-то! Когда будет сюжет про приставов?
-Заходи в кабинет, стол у окна. Я сейчас приду! – бросила Арина и с недовольной гримаской подошла к девушке. А я послушно вошла в кабинет. Он был огромный, столов десять и за каждым кто-то был, за исключением стола у самого окна, видимо, рабочего места Арины. Возле открытых створок светились буквы на всю стену «ВулканTV». За окном дышал сентябрь. Не солнечный, почти не отличимый от августа, как у меня дома. А холодный и угрюмый, предвещающий ледяную зиму. Я села за стол, заваленный бумагами и разноцветными стикерами. Рамка монитора была в наклейках – какие-то мультяшные герои. На тёмном экране летали цифры: 12:20. До вечерней репетиции шесть с половиной часов. И тут в кармане зазвонил мобильный. Я рывком вытащила трубку и уставилась на незнакомый номер. Моментально пересохло во рту, казалось в горле наждачная бумага, и я больше никогда не смогу глотнуть.
- Господи! Да у кого телефон? – мужской голос в крайней степени возмущения выдернул меня из ступора.
Я поднесла трубку к уху, руки дрожали.
-Манюнька!
- Бабушка?
Я совсем забыла, что она должна была перезвонить мне ещё вчера.
Глава 9 Бабушка и старые снимки
Когда умер дед, мне едва исполнилось шестнадцать. Помню, как на похоронах мы сгрудились в маленькой церквушке на окраине города. В центре храма раззевал бордовую пасть открытый гроб. Дед, точно наполовину проглоченный им, лежал в нарядном костюме, из нагрудного кармашка выглядывал белый уголок. Казалось, дед присутствовал на светском рауте, да так и умер с бокалом в руке. Но я знала, что это не так. Он умер в парке с букетиком жёлтых одуванчиков и стареньким Зенитом. Камера висела на замершей шее, а цветы рассыпались по потрескавшемуся асфальту. Когда-то дед был фотографом в местной газете, а на пенсии любил бродить в одиночестве, снимая всё подряд. Крохотная кладовка в их с бабушкой квартире всегда служила ему фотолабораторией, где пахло химикатами, и горела тусклая красная лампа. Все стены в квартире были увешаны дедовыми пейзажами: Вот сохранившийся фрагмент старой крепостной стены, а вот родник за городом. По выходным дед уходил рано утром и гулял до завтрака, а домой возвращался с цветами для бабушки, которые иногда покупал, но чаще рвал на городских клумбах. Бабушка просыпалась позднее и принималась жарить оладьи или блинчики, простая яичница на её кухне была неприемлема. В то утро дед так и не вернулся. Это был июнь, снежный от тополиного пуха, когда в воздухе вместе с частицами пыли и выхлопных газов кружились нежные облачка, а устав ложились на асфальт, или залетали в открытые окна. Это был июнь, расчерчивающий улицы золотыми квадратами, когда солнце только просыпалось над городом. Так выглядел последний час моего деда. Прекрасный и тихий, сулящий чудесное будущее, но только для других.