На похоронах некоторые целовали деда в лоб. Мне стало интересно, какой на ощупь становится человеческая кожа, когда жизнь уходит. Я наклонилась, у покойника был приоткрыт рот, казалось, перед смертью ему было очень больно. Почему-то стало жутко, словно он сейчас откроет глаза, я быстро чмокнула деда в морщинки. Кожа была ледяной, словно я поцеловала не человека, а статую в парке, ту самую девушку со снопом колосьев, возле которой и нашли деда.
Вечером после похорон бабушка впервые напилась. Я проснулась от громкой музыки. «В бананово-лимонном Сингапуре» пел Вертинский, почти заглушаемый шипением старой пластинки. Я вышла в тёмный коридор, дверь в гостиную была приоткрыта, а из-под неё словно золотой локон из-под чёрной шляпки выбивался электрический свет. Я прокралась к двери и заглянула в оставленную щель. Бабушка в оранжевом платье с низким вырезом на спине и босая медленно кружилась на лиловом узоре ковра. У неё было красное опухшее лицо, щёки блестели. Внезапно она запнулась, наступив на собственную ногу, и повалилась на пол. Я влетела в комнату, ухватила бабушку под мышками и потянула на себя. Но я была слишком тощей, а бабушка – грузной.
- Бабулечка! Ну, ты чего, вставай!
Она посмотрела на меня воспаленными глазами, а потом закричала. Это был низкий грудной звук, который, словно на распевке взбирался вверх по нотному стану, становясь всё выше и пронзительней. Я не знала, что нужно делать и просто обняла бабушку. А она всё так же продолжала кричать, но теперь её голос заглушало моё плечо. Постепенно крик превратился в вой, а затем перешёл в короткие всхлипы. Мы ещё долго сидели на ковре, пока квадраты окон не посветлели. Пластинка давно закончилась, и в комнате слышно было тихое шипение, когда игла скользила по пустой, не заполненной голосом Вертинского дорожке. Проснулись птицы.
Несколько раз в год мы с бабушкой ходили на кладбище, убирали скромную дедову могилу, рвали траву, мыли чёрное надгробие. Бабушка всегда пекла блины или оладьи, она приносила их в судочке, а потом перекладывала в одноразовую тарелку и шептала: Кушай, мой хороший, твои любимые. А ещё я много раз наблюдала, как она просовывает в щель между камнем и землёй свёрнутые трубочкой записочки, но всегда делала вид, что не замечаю.
Кажется, что отношения бабушки и дедушки были идеальными, но я точно знала, что дедушка изменял и даже не скрывал этого. У бабушки в альбоме было несколько чёрно-белых фотопортретов молодой коротко стриженной девушки с серьёзными глазами. В детстве я много раз спрашивала, кто это, но в ответ бабушка всегда переводила разговор на мои оценки. Однажды, тогда я уже училась на актёрском, на балконе в старой коробке я нашла пожелтевший конверт. В нём лежали несколько снимков девушки из альбома. Она позировала обнажённой.
***
Бабушка возвращалась с полным пакетом продуктов и вдруг упала. Яйца разбились жёлтыми кляксами, упаковка молока лопнула, платье порвалось. Гипертонический криз. Это было самое начало лета, свежее, напоенное росой утро, когда хочется кутаться в ветровку. Бабушка любила крошечный рынок за углом, где была знакома со всеми торговками, которые по дружбе снабжали её самыми свежими яйцами и поднятой из-под полы отборной клубникой. Что стало причиной криза? Магнитные бури, о которых предупреждали по телевизору? Или душные летние ночи? Как бы там ни было, ту годовщину дедушкиной смерти бабушка провела в больнице, и я поехала на кладбище одна.
Долго не могла найти могилу, почему-то это часто бывает на кладбищах, надгробия словно превращаются в одну безликую массу. Но после двадцати минут блужданий я, наконец, нашла нужный поворот и резко остановилась. Рядом со старой водяной колонкой совершенно точно стояло чёрное дедушкино надгробие, обнесённое кованой оградкой, а напротив него склонилась женщина за шестьдесят. Уже тогда видела я не очень хорошо, поэтому не смогла разглядеть лица, а подходить ближе не решилась. Женщина постояла недолго, минут пять. Я дождалась, пока её худощавая фигура в лёгком летнем костюме не скроется за деревьями, и только тогда подошла к могиле. На надгробии лежал букет искусственных цветов, насыщенного красного цвета, сильно выделяясь рядом с прошлогодним выцветшим на солнце букетиком когда-то фиолетовых, а сегодня бледно-розовых цветочков, истерзанных снегом и дождём.