Во дворе крепостицы пришлось спешиться – мой провожатый нетерпеливо тянул меня за руку, показывая на двери одного из домов.
Я заупрямился:
– Что случилось-то? Скажи толком, иначе никуда не пойду. Да и волка моего надо сначала куда-нибудь определить.
– Я за ним просмотрю, – нетерпеливо ответил орк. – Сам в загон отведу. А ты иди в дружинный дом, шаман там, лекарка там, а еще там раненых много.
– Да что произошло-то? – взъярился я.
Но парня с Маней уже и след простыл – они нырнули куда-то в проход между стенами. Причем обычно норовистый зверь послушно пошел за незнакомым орком.
Я пожал плечами и зашагал туда, куда меня послали.
В отличие от всех стойбищ, которые попадались мне по дороге, в Уста-Фае строили из камня. То ли глины для самана поблизости нет, то ли Черные Волки переняли привычки у ближайших соседей, гномов. И двери здесь – капитальные, из толстых дубовых досок, а не из скрепленных между собой жердей, как в доме Апа-Шер.
Внутри длинного каменного сарая с крохотными окнами-бойницами, на вход в который мне показал молодой орк, было на удивление прохладно. Пахло дымом, травами и выделанной кожей. На стенах – шкуры, на столбах, поддерживающих крышу, – щиты и оружие.
Впрочем, осматриваться детально мне было некогда.
В середине длинного зала горел костер, на нем в нескольких котлах что-то кипело. Пар пах травами и медом. А рядом…
Нет, то, что лежало на расстеленных на полу кошмах, уже трудно было назвать телами. Фарш. Полдюжины раненых, кое-как перевязанных, с недокомплектом рук и ног…
Я кинулся к пациентам, но дорогу мне заступила средних лет орчанка:
– Погоди, кто бы ты ни был! Устак говорит с духами!
Только теперь я заметил съежившегося рядом с постелью старика. Он лежал на полу кучей неопрятной тряпья.
Я замер, боясь потревожить шамана. Пока он камлает – раненые не умрут. Их души, даже если и захотят покинуть тела, не смогут это сделать…
Шепотом спросил женщину:
– Где можно вымыть руки?
Она кивнула в сторону костра. Стараясь не шуметь, я нашел котел с теплой водой, зачерпнул стоящей рядом кружкой. Орчанка подошла, слила мне на руки над отверстием в полу. Я молчал, лихорадочно соображая, сколько у меня есть в запасе обезболивающих, ранозаживляющих и обеззараживающих сборов. Готовых – немного…
Старик еще лежал, не двигаясь, но бубен начал под его пальцами тихонько гудеть. Постепенно звуки становились громче, шаман поднялся сначала на колени, потом – во весь рост. Пошел по кругу, замыкая раненых в защитный купол. Воздух над телами уплотнился, замелькали еле различимые тени…
Наконец старик вскрикнул, как птица, подпрыгнул и спиной вперед отбежал на несколько шагов. Орчанка бросилась к нему, поддержала под руку, помогла сесть на лежащие у стены подушки.
Чуть передохнув, шаман взглянул на меня:
– Можешь ничего не говорить. Знаю. Иди и делай то, что можешь. Не забудь про щит… Да, меня зовут Устак-ага. А тебя?
Я с удивлением взглянул на старика, но ответил:
– Мышкун.
– Очень хорошо. Эту козу, – шаман махнул в сторону женщины. – Зовут Ясика. Молодая еще, но другой лекарки у нас нет. Ее бабка померла тем летом, хорошая лекарка была, да вот – не стало. Теперь младшей справляться приходится…
Раздался стон. Орчанка бросилась к раненым. Я, кивнув шаману, последовал за ней.
Потом я делал то, что мог. Конечно, хирург из меня – никакой, практики мало. Но для того, чтобы ассистировать, моих, приобретенных уже в этом мире, умений хватало. К счастью, орчанка, которую Устак-ага непонятно почему обозвал «козой», была, кажется, хирургом от бога. Или – от богини, потому как за здравоохранение здесь отвечает Земля-Матушка.
А я, как заведенный, носился между костром, на котором кипели зелья, и Ясикой. Поил раненых обезболивающим. Подавал то иглы, то вымоченные в отваре лебунита жилы каких-то животных. По команде женщины придерживал куски плоти, которые она сшивала между собой…
К счастью, почти все раны были не очень глубокими. Такое ощущение, что пострадавших рвали большие кошки. Но тварей, видимо, было слишком много. Да и зубы у них имелись. Трое из шестерых лишились кистей рук, один – ноги ниже колена. Ясика аккуратно срезала изжеванные куски мяса, заговорила кровеносные сосуды, зашила раны. Я был уже наготове с вымоченными в отварах тряпицами.
– Если богиня позволит, то выживут, – наконец произнесла орчиха.
У поминание о богине словно выбило меня из ступора. Я притащил свой щит, который бросил у входа, повесил на одном из столбов поближе к раненым. Лекарка взглянула и вздрогнула: