Владивою на мгновение почудилось, что с задымленного потолка потянуло холодом. Хотя, даже в лютый мороз, в трапезной замка было достаточно тепло, благодаря двум огромным каминам, расположенным у противоположных стен и умудряющимся сожрать за один вечер целую поленницу дров.
Барон зябко дернул плечом, плотнее запахнул на груди камзол и жадно хлебнул подогретого со специями вина из услужливо протянутого слугой кубка.
С падчерицей у него как-то сразу не задались отношения.
Когда, три года тому Владивой женился на, еще не переступившей тридцатилетний рубеж, вдове своего старшего брата Вертера, баронете уже исполнилось двенадцать, и она вступила в права майората. Несмотря на то, что это обстоятельство лишало Владивоя возможности удочерения Анжелины, и он оставался ни с чем, в случае преждевременной кончины супруги, даже если бы к тому времени у Владивоя с Катаржина появилась родная дочь, барон искренне жалел сироту и всячески пытался заменить ей отца. Но, то ли девочка считала себя слишком взрослой, вместе с тем оставаясь совершеннейшим ребенком, то ли нашлись 'доброжелатели', но искреннюю заботу со стороны чужого мужчины, баронета восприняла не как родственные чувства, а как нечто, имеющее совершенно непотребный смысл. Глупышка! Это сейчас, четыре года спустя, Владивой ловил себя на том, что с удовольствием рассматривает похорошевшую барышню. А тогда – только в огород ворон пугать… Но, тем не менее, девочка дичилась отчима с каждым днем все больше и больше, пока это не стало заметно со стороны.
Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные, выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат – щемящее чувство досады и привкус недоверия. С годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину.
И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или, наоборот – достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться: чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или – на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешиться навсегда. К сожалению, не в пользу баронесса.
От таких мыслей, Владивой скривился, как от зубной боли и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.
Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.
Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а так же военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым маломальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг, не относилось к сильным сторонам его натуры.
Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина, становилось легче.
– Если, господин барон, разрешит сказать… – услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. – Мыслю, беде можно помочь…
Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита, даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после, обычно, миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя, и барон выслушает его.
– Ты, что-то сказал или мне послышалось?! – но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. – Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!..
Калита мысленно возблагодарил Перуна: 'Все ж верно подгадал время', – и поклонился.
– Как будет угодно, господину барону.
– Да, мне угодно… Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?
– Общей… – слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.
– Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! – Владивой нахмурился. – Что за вздор? Что у меня с тобой, общего?
– Враг, господин барон. Как обычно… – рассудительно заметил Калита. – В бою никогда неизвестно в чью грудь прилетит первая стрела, но все знают, откуда ее ждать. Вот и сейчас мы в одну сторону поглядываем.
– Гм… – Владивой внимательнее взглянул на есаула. Харцыз и бровью не повел под пристальным взглядом. – Извернулся, шельма. И отчего вы, степняки, все такие хитрованы?
– Потому, что баб меньше слушаем. Своим умом жить приучены, – буркнул в усы есаул. А вслух ответил. – Наверно от того, что глупец в Вольной Степи долго не живет. Его либо Змий сожрет, либо исчадия Запретных земель врасплох захватят. Вот и остаются те, кто чуток умнее…
– Может и так… – барон добрел на глазах, сказывалось выпитое вино. – Садись рядом, старина. Бери кувшин, угощайся.
– Разве ж можно? – есаул притворно замешкался, будто в растерянности от оказанной чести. Словно и не бражничал никогда с Греем за одним столом.
– Ты, это… – ухмыльнулся барон, будучи еще достаточно трезвым, чтоб заметить фальшь в игре хитреца. – Не перестарайся, шельмец… Или мне тебя упрашивать надо? Налить собственноручно и поднести с поклоном?
Ничего такого Калита не хотел, поскольку свирепел барон значительно быстрее, чем остывал. Поэтому в мгновение ока оказался за столом с кубком в руке и наполнил его сам, не дожидаясь слуг.
– Здоровье господина баронесса! – гаркнул браво и выпил на одном дыхании.
А в следующее мгновение Владивой крепко схватил харцыза рукой за чуб и притянул его голову к своему лицу.
– Теперь говори, чего удумал. Только, очень прошу, постарайся, чтобы совет твой дельным оказался. Иначе, не посмотрю на былые заслуги. Тут же срублю дурную голову вместе с болтливым языком и скормлю псам!
Калита только крякнул и, поскольку барон все еще не выпускал из кулака его волос, лишь моргнул.
– Ну?
– Молодая бабенка-то, завсегда лучше старой будет… – промолвил тихо, но выразительно, харцыз. – Одной подушку на лицо, пусть спит вечно, а другую – под венец… Тут и сказочке конец.