Муж Скворцов сидел за столом и ел из моей любимой тарелки бутерброды с маслом и сыром, запивая их чаем. Возле его ног сидела Виля.
«О нет! — подумала я, опять готовая в отчаянии рыдать, бежать из дома и никогда не возвращаться. — Этот муж-сюрприз собирается отобрать у меня и Вильгельмину?» Остановила меня мысль, что дом, то есть, квартира — не его. Я тут хозяйка. Поэтому стиснула зубы и направилась к холодильнику. Виля с энтузиазмом поспешила за мной.
— Доброе утро, — немного смущенно сказал Скворцов.
— Доброе?! — фыркнула я. — Как для кого. У меня поводов для радости нет.
Открыла дверцу холодильника и стала искать апельсиновый сок и сладкий сырок. Неужели этот муж их сожрал? Нет, были на месте. И были еще две коробки сока и сырки. Мама убежала на работу, еще вчера сказала мне, что ее вызвали из отпуска. Значит, сок и сырки купил Скворцов. Подлизывается?
— Мне очень жаль, что ты так ко мне относишься, — сказал он уже уверенней. — Я этого не заслужил, честное слово.
Я резко обернулась, чуть не выпустив из рук сок и сырок.
— Что? Тебе жаль? Жаль? А ты знаешь, что это слово означает? Ломаешь мне жизнь, уничтожаешь все надежды и еще удивляешься, почему я не прыгаю от счастья!
Клянусь, он даже захлопал глазами. Казался удивленным. Бессердечный!
— Не понимаю твоей злости. Не собираюсь ничего ломать и уничтожать, ты хорошо это понимаешь, но кидаешься на меня, как кошка.
— Спасибо за комплимент, — буркнула я.
— Ладно, кошку я беру назад, извини. Но мы не можем все время ссориться, лучше спокойно поговорить, — с нажимом сказал он.
Во мне закипела ярость. Еще минута и пакет с соком лопнул бы в моей руке, как мыльный пузырь. Чувствовала себя, словно бомба с часовым механизмом. Приближалось время взрыва.
— Ой, отстань! О чем поговорить? Знаю отлично, как пахнут денежки моей мамы, и ты не первый, кто за ними охотился. И знаешь что…
Он вдруг вскочил с табурета. Хотел что-то сказать, но я была быстрее. Быстрее своих мыслей: «А может не нужно этого говорить? Что я плету?» Но во мне кипела злость, и скорее злость, чем я, выкрикнула:
— Ты свинья! Самый противный в мире! Ты проклятый!
В эти мгновения я не была собой.
Поставили меня перед фактом.
Как будто я действительно была не человек, не дочка Елены Вечорек, а кошка, существо, не имеющее права ничего сказать.
Но нет! Я так этого не оставлю, я не собираюсь молчать… но, честное слово, не собиралась говорить таких ужасных слов. Не дали мне время подготовиться, освоиться, найти нормальные слова и чувства. Я словно плюнула Скворцову в лицо, это было страшно, но разве не был и он в этом виноват?
А Скворцов побледнел даже под своим морским загаром и со странным выражением лица покачал головой.
— Виля, к ноге! — Я выбежала из квартиры, из дома, ничего почти не видела из-за слез. Хотела умереть, надеялась, что попаду под машину. Чтобы перед смертью протянуть Скворцову слабую руку и попросить прощения за все. За его страдания по моей вине. Не заслужил их, хотя заслужил.
Ох, как мне было плохо… Если бы не Виля, плетущаяся за мной на коротких лапках, меня бы наутро похоронили, как жертву дорожно-транспортного происшествия.
Побродив по улицам, я нашла убежище на скамейке возле соседнего дома. Сидела, съежившись, и тупо рассматривала рисунки разноцветным мелом на асфальте: розовые цветочки, голубые домики. И Вилю, которая вежливо играла в догонялки с голубями.
Конечно, мама и Скворцов виноваты. И даже очень. Но все люди делают ошибки и не только в сочинениях. Из-за ошибок даже войны начинаются. А я устроила дурацкий кухонный скандал. Сковородометательница…
Что думает обо мне мама? Ясно — что. Ее дочь — чудовище, а не красавица. Настоящее чудовище, вампирша и змея одновременно. Интересно, каких слов я дождусь от нее и Скворцова для своего мужа, когда он появится?
Но как исправить эту ужасную ситуацию? Попросить у Скворцова прощения? Изменится ли хоть что-нибудь от моих извинений? Будет лучше или еще хуже? И что он скажет? Нет, неважно, пусть говорит любые слова, я их заслужила.
Потом мы с Вилей опять бродили по улицам, пока она не легла на газоне и отказалась идти. Пришлось возвращаться.
К дому я подошла в два часа. Ноги гудели, голова болела, руки онемели от тяжести толстушки Вили, которую мои хождения измучили вконец. К счастью, лифт работал.
— Наконец-то! — встретила меня в дверях мама. — Я уже обзвонила всех. А у меня, между прочим, срочная работа. Послушай, я понимаю, что это для тебя неожиданно, но очень прошу — не начинай опять скандал.