Максим Андреевич смотрел на меня оторопело. Мой напор его удивил и обескуражил. Думаю, ещё никто не осмеливался говорить о его рассказах в таком духе, поэтому он выдавил из себя с хрипом:
— Что?
— Взрыв. Маленький взрыв. И пожарного окатит с ног до головы этим самым гудроном. В лучшем случае он станет похожим на леопарда, в худшем — получит серьёзные ожоги. Поэтому он никак не может тушить гудрон водой, он же не самоубийца. Согласны?
Всё это я сказал резко, без иронии, но с огромной долей уверенности в своих словах, так что Максим Андреевич не сразу нашёлся, что ответить.
— Эта история… — он вытащил из грудного кармана пиджака носовой платок и провёл им по красным щекам, потом скомкал платок и сунул его в карман брюк. — Вы знаете, эта история взята из жизни. Я разговаривал с реальным человеком, который сам тушил тот дом, сам видел всё…
— Вас обманули, — отмахнулся я. — Такого в принципе быть не может. Есть законы физики, химии, есть техника безопасности при работе с легковоспламеняющимися веществами — этого никто не отменял, и ни один пожарный, поверьте, не станет делать того, что делает ваш герой. К тому же наша славная обувная промышленность ещё не создала такой обуви, в которой пожарный может стоять в кипящем гудроне.
— Вы там были?
— Для того чтобы понимать непреложность некоторых вещей, не обязательно находиться рядом с ними. Существует такое понятие, как «реальность», что с латыни можно перевести как нечто «действующее», «настоящее», «существующее вообще», а ваш рассказ к этому понятию не имеет никакого отношения. Всё вами написанное является выдумкой, хотя вы позиционируете свою работу именно как «реальность». Обратите внимание, даже диалоги между героем и его коллегами более напоминают дешёвое американское кино: «Ес, сэр!», «Так точно, сэр!», «Мы надерём этому пожару задницу, сэр!». Но мы-то живём в России, где душа и непринуждённость всегда присутствуют в общении между людьми. Вы же превратили русского человека в закомплексованного истукана, у которого полностью отсутствуют и живая речь, и мимика, и внутренние переживания. Вы когда-нибудь заходили в пожарную часть? Когда-нибудь слышали, как разговаривает между собой дежурный караул? Это же нечто! Отточенный до безупречности литературный язык мешается с отборным матом и научными терминами. Своим рассказом вы обезличиваете пожарную охрану, во всяком случае, ту её часть, которая в любое время дня и ночи жействительно готова идти надирать пожару задницу.
Кто-то дёргал меня за рукав, но я был слишком увлечён, чтобы обращать на это внимание. Обычно я не любитель развёрнутых рецензий, так, лёгкая агрессия напополам с недоверием в виде коротких ремарок, но сейчас меня словно вдохновляло что-то: я был готов говорить без умолку.
— Хотите добрый совет? Перепишите рассказ, а ещё лучше порвите его и сожгите в печке. Нельзя, увы, писать о том, чего не понимаете. Тем более на такие специфические темы.
— Вы были там? — подрагивая от негодования, вновь спросил Максим Андреевич. Казалось, он не слышал ничего из того, что я только что говорил. Голос его принял визгливый оттенок, а краснота щёк переместилась в глаза.
— Конкретно в том месте? Нет, не был.
— Тогда кто дал вам право судить? Что вы вообще можете знать обо всё этом? И какая ещё техника безопасности? Вы издеваетесь?
Я развёл руками.
— Бог с вами, какое издевательство. Вы сейчас нервничаете, это естественно. Каждому автору хочется, чтобы о его работе отзывались только положительным образом. Чтобы говорили комплименты и всякую прочую чушь. Но лесть губит, так что люди, которые вас нахваливают, либо врут, либо не разбираются в литературе.
Я выдохнул и только теперь обратил внимание на то, что за рукав меня дёргает Геннадий Григорьевич. Я посмотрел на редактора.
— Роман, сядьте, — прошептал он. — Сядьте, прошу вас.
Я сел. Максим Андреевич был похож на кипящий чайник. Зал молчал, и от его молчания мне вдруг стало нехорошо. Кажется, моё выступление здесь никто не одобрил, даже всегда благодушный поэт Серебряный со своей поэтессой смотрели на меня искоса. Ещё не став ни чьим другом, я уже становился врагом. Я оглянулся, попытался отыскать взглядом Анну — как она реагирует на моё выступление? — но Анны не было. Вышла? В такой-то момент?
— Не ожидал от вас, — всё так же тихо сказал Арбатов. Сказал без упрёка, но по голосу стало ясно: я перестарался.