Старший отказывается от мира, младший входит в него. Отец отбрасывает гордыню и цинизм, сын приобретает эти качества.
Они оба, отец и сын, смотрят, как настоятели льют цветную воду на статую Будды-ребенка. И все придворные наблюдают за ними — распорядителями наших судеб и защитниками царства. Что станется с нами во время правления Рейзея? Возможно, его наивное простодушие и доброта хоть до некоторой степени восстановят спокойствие в империи? Может быть, пожары, ураганы и землетрясения хоть на время прекратятся?
Какие надежды мы возлагаем на этого узкоплечего мальчика! Но ведь он не сможет править самостоятельно. Им самим будут управлять.
Один за другим выходят вперед старшие придворные, которые будут править от имени Рейзея. Они поднимают серебряный кувшин для омовений и моют золоченое лицо Будды. Как грациозно они двигаются! Как искренна их почтительность! Министр левых так благопристоен, что некоторые женщины со вздохом печали закрывают веерами свои лица. Скоро он станет регентом и заставит нас быть покорными.
Во время церемонии Будда оставался неподвижным. И после омовения его лицо такое же спокойное, каким было до того.
Звуки воды, тонкой струйкой стекавшей по лицу божества, напомнили мне собственного сына, когда он был младенцем. Как я боялась, что он утонет, когда нянька опускала его в ванну! Один миг небрежности — и будет слишком поздно. После купания она передавала его мне, волосы на затылке были курчавыми и мокрыми, и, поглаживая их, я чувствовала рукой незатвердевшие места на его голове. Каким странным было это ощущение. Я боялась, что эти податливые места никогда не затвердеют и что он будет таким же уязвимым, как Ребенок Лич.
Заметил ли кто-нибудь мои слезы? Мои щеки были такими же мокрыми, как у маленького Будды. Я держала веер близко к лицу, надеясь, что окружающие сочтут, что моя чувствительность вызвана великолепием одеяний священников, звуком колоколов и цимбал и огромными белыми букетами деуций и лилий.
Как душно! Как будто уже наступила середина лета! Кажется, что жара нарастает вместе с прибывающей луной, а по ночам дождь стучит так настойчиво, что его шум вторгается в сновидения. Во дворе и в саду стоят лужи, гофрированные лепестки пионов лежат на размокшей земле.
Женщины развлекаются, просматривая раскрашенные картинки. Меня это не увлекает. Моя сорочка прилипла к спине, от бессонницы у меня пульсирует в висках. Я возвращаю несъеденным холодный рис, сама мысль о еде мне отвратительна и вызывает тошноту. Вместо риса я прошу Юкон принести мне чашку ледяной воды.
Говорят, вода в реках поднялась. Река Камо почти вышла из берегов. Мне очень хочется поехать и посмотреть на это. Когда я была там на днях, вода не казалась такой быстрой, и я могла безбоязненно плыть по течению, моя одежда вздымалась вокруг меня. Или мне это только привиделось? Иногда видения, порождаемые моим воображением, представляются более реальными, чем то, что я вижу перед собой.
Прошлой ночью мне приснилось, будто три кукушки сели на ветку апельсинового дерева и пели для меня. Слова песни явно предостерегали о чем-то, но, проснувшись, я их забыла.
Капли дождя падают с кипарисов. Листья китайского боярышника, всегда заметные в период увядания, уже покраснели. Засохшие цветы клена цепляются за ветки, как насекомые.
Рассказывают, что в долинах Ямато люди умирают от оспы. Удивляться тут нечему, это все из-за жары. Будем надеяться, что вспышка болезни не распространится.
Гонец с письмом от Масато прибыл сегодня во второй половине дня, когда я болтала с Даинагон. Письмо написано на прекрасной бумаге сорта кома, и к нему привязана веточка боярышника, листья которого засохли и свернулись. Значит, он заметил их, эти не по сезону красные листья. Хорошо, что дожди не лишили их цвета.
Я сгорала от желания прочитать письмо, но заставила себя отложить его в сторону. Если я вскрою письмо в присутствии Даинагон, она слишком много поймет по моему лицу. Тайны моего сердца открыты ей, она читает мои мысли так же легко и просто, как Масато — скрытые под покровами тайны.
— Итак, это от вашего юного поклонника, — сказала она. — Я слышала о нем.
От кого? Значит, за мной наблюдают, как за блуждающей звездой. Это не радует. Что если кто-то узнал о наших свиданиях в Хаседере и на водопадах Отовы? Что если они подслушали наши секретные беседы в моих комнатах?
Я боялась за него. Если мне эти разговоры могли принести мало пользы, то ему еще меньше. Ничего хорошего, если его имя начнут связывать с моим.