Через несколько дней в газете появилась рецензия, начинавшаяся со слов: „На прошлой неделе я получил письмо от Гарри Джекмана с вопросами, удосужился ли я вообще прочесть его книгу „Ночь в пустыне“ и когда собираюсь поместить на нее рецензию. Так вот, я удосужился, и вот моя рецензия“. Статья была столь убийственна, что Ивон никогда ничего больше не слышала об этом молодом человеке. Но она размножила ее и посылала копии молодым авторам, когда те пытались проталкивать свои книги в оскорбительной манере.
Кроме того, существовала еще одна причина, по которой ей нельзя было ссориться с „Таймс“. Отвечая ежегодно за редактирование и выпуск по меньшей мере восьми книг, она не решалась лезть на рожон из-за Йодера, ибо могла поставить под угрозу семь остальных книг. Поэтому ее ответом на плохую рецензию обычно было: „В следующий раз нам повезет больше“.
Но, по-видимому, серьезные сомнения в моих статьях были у самой „Таймс“, ибо в колледж позвонила женщина из „Книжного обозрения“ и попросила меня к телефону. Ей ответили:
— Профессор Стрейберт на занятиях. Его нельзя беспокоить.
— Его надо побеспокоить, потому что это весьма важно.
Когда я взял трубку, она сказала:
— У нас две ваших статьи: рецензия и сопровождающий ее очерк. В них оказалось больше негатива, чем ожидалось. Мы решили зарезать очерк, но гонорар за этого покойника вы, безусловно, получите.
— Вы просили две статьи определенного объема, и я представил их.
— Рецензию мы опубликуем в том виде, в каком она написана, тут уж мы никуда не денемся, разве что опустим отдельные слова, которые нас не устраивают.
— Для меня это равнозначно цензуре.
— Профессор Стрейберт, учтите такой момент, — мягко проговорила она, — ходят слухи, что вы собираетесь занять высокое положение в университете Филадельфии. Не начинайте на новом месте с того, что может стать скандалом в сфере ваших профессиональных интересов.
Этим советом нельзя было пренебречь. При написании очерка мною двигало не личное отношение к Йодеру, а лишь желание приподнять американскую литературу над уровнем его жалких романов, но, если читатель воспримет мои слова как примитивную месть, это лишь повредит моей карьере, которая вновь находилась на взлете.
— Будем считать его зарезанным, — смиренным голосом сказал я. — А вот рецензию вы обещали опубликовать в том виде, в каком она будет написана.
— Это обещание будет соблюдено.
Я знал, что Ивон непременно попытается осторожно разнюхать намерения „Таймс“ относительно публикации моей рецензии, и позднее мне стало известно, что один из ее приятелей из этой газеты сообщил ей, что они возмущены и спрячут рецензию где-нибудь на странице 11 или 12. При этом газетчик сообщил:
— Мы сделаем так, чтобы эта ядовитая писанина Стрейберта заняла не больше четверти страницы. — Но затем он предупредил ее, чтобы она не сбрасывала со счетов очерк, который еще может всплыть в одном из мелких журналов.
Каким был следующий шаг Ивон, стремящейся защитить своего бесценного Йодера, стало ясно, когда мне позвонил владелец книжного магазина Бетлехема и, едва сдерживая смех, сказал:
— Карл, дружище, не иначе как ты сбросил бомбу на Йодера. Только что звонила запыхавшаяся Ивон. Просила не обращать внимания на несколько негативную рецензию в „Санди Таймс“, так как срочно высылает мне целую кучу восторженных откликов других не менее солидных изданий. Сказала, что „Каменные стены“ — это лебединая песня Йодера в „Кинетик“ и что эту книгу ждет блестящее будущее. Когда я спросил, а как быть с неблагоприятными отзывами книжных клубов и тем, что заявки на нее снимаются пачками, она сказала: „Это не имеет никакого значения. Мы уверены, что роман быстро войдет в число лучших, если, конечно, вы, торговцы, отнесетесь к нему так же, как относились к другим книгам Йодера“.