Стрейберту я звонила с замирающим сердцем, потому что совершенно не представляла, какой будет его реакция на мой звонок. Его долго искали, наконец он подошел, и в трубке прозвучало:
— Ивон, слава Богу, что вы позвонили. — И послышались рыдания. Но, взяв себя в руки, он продолжил: — Я пришел в аудиторию, еще ничего не зная, и тут один из студентов выпалил: «Профессор, вы знаете, что вчера вечером убит Тимоти Талл?» Мне пришлось прервать занятия и уйти в комнату отдыха, где я сейчас нахожусь.
— Карл, если мы забудем все, что случилось в последнее время…
— Ивон, я хочу объяснить, почему мне пришлось оставить вас и «Кинетик»…
— Карл, я повторяю, забудем это. Срочно нужна ваша помощь.
— Чем я могу вам помочь?
— Помогите мне защитить репутацию Тимоти. Его место в литературе. — Эти слова произвели на него такой же эффект, как и на миссис Гарланд.
— Что я должен сделать?
В следующие минуты выяснилось, что Тимоти оставил у него два значительных раздела своего романа, но опять-таки это были изолированные отрывки, никак не связанные с другими. Как и Дженни, он предполагал, что Тимоти собирался использовать их в заключительной части своего романа. Как только я принялась перечислять ему свои указания, он прервал меня:
— Я понимаю вашу озабоченность и разделяю ее. Мы должны добиться признания подлинности этого материала. Я немедленно сделаю ксерокопии с указанием даты.
— И заверите их у нотариуса.
— Безусловно, — обещал он.
— Не могли бы вы подъехать в Дрезден? И встретиться со мной в три часа в гостинице? Я сейчас отправляюсь туда.
— Увидимся там.
Наконец я позвонила новому президенту «Кинетик» и сказала ему:
— Во всей этой трагедии есть одно светлое пятно. Тимоти Талл оставил после себя великолепную рукопись, которую я прочла процентов на восемьдесят, но меня заверили, что всего написано процентов девяносто. Я хочу, чтобы вы дали мне устное обещание, которое я не буду предавать гласности до тех пор, пока мы с вами не оговорим все детали письменно, что, если я смогу опубликовать рукопись Талла в надлежащем виде и добьюсь успеха, который я предвижу, вы от лица «Кинетик» и во имя всего лучшего в американской художественной литературе пожертвуете часть прибыли отделению писательского искусства Мекленбергского колледжа, где Талл учился своей профессии, а затем преподавал. Договорились? Хорошо. Нет, я не приеду, потому что мне надо вернуться в Дрезден, чтобы помочь его бабушке с похоронами. Одобренное вами пожертвование вернется в «Кинетик» сторицей.
Когда с этим было покончено, с Чаком — в качестве шофера — я отправилась в Дрезден, но не успела еще машина въехать в тоннель Линкольна, как я уснула.
Конец заявления миссис Ивон Мармелл.
Свидетели: Вальтер Стампф
Леонард Дрейфус
Дрезден, Пенсильвания
Отпечатала: Фанни Трумбауэр.
СРЕДА, 6 НОЯБРЯ. Я привела полицейский отчет Ивон Мармелл, чтобы объяснить, почему не могла собственноручно описать предыдущие дни. Смерть Тимоти, оборвавшая жизнь, которую я пестовала, убийство такого многообещающего мальчика и таким варварским способом привели меня в состояние шока, который усиливался холодным осознанием того, что с его смертью исчезает всякая надежда на продолжение славного рода Гарландов. Я впала в такое болезненное смятение, что только забота мисс Бенелли, да спокойный голос Ивон Мармелл из Нью-Йорка помогли мне пережить этот день. К вечеру, когда Ивон и ее водитель добрались до Дрездена, я уже была на ногах. Она позвонила мне и спросила:
— Вы сможете увидеться с Карлом Стрейбертом сегодня в три часа? Я попросила его подъехать, чтобы обсудить положение с рукописью.
Впервые за день дело касалось живых людей, и я сказала:
— Пора вам опять начать работать вместе.
Прежде чем появиться кому-то из них, в мою дверь постучалась Дженни Соркин, которая могла бы стать женой моего внука.
Когда мы сели в глубокие кресла перед окнами, выходившими на место убийства, я сказала, пытаясь сдержать слезы:
— Мне бы очень хотелось, Дженни, чтобы это был случай, о котором я однажды читала в романе XVIII века. Мой внук убит в схватке с герцогом Фландрским, а вы его дама сердца, за которой он ухаживал. Вы пришли сказать мне, что беременны и что мы с вами будем растить его сына. О Боже, как мне хочется, чтобы это было наяву, Дженни. — У меня хлынули слезы, но, прежде чем она смогла что-то сказать, я добавила: — Вот что получается, когда вас, писателей, воспринимаешь всерьез.