Обращаясь к Карлу, она предупредила его:
— Вы должны быть самым что ни на есть скрупулезным летописцем, поскольку только так можно оправдать наши коллективные усилия по завершению рукописи. Поэтому писать вы будете под своим именем.
— Разумная стратегия, — сказал Стрейберт, и все согласились с этим.
— Давайте проясним один момент. — Ивон прервала свой инструктаж. — Я называла три разных показателя завершенности рукописи: семьдесят пять процентов, восемьдесят и девяносто. На каком из них мы остановимся?
Стрейберт и Дженни оба указали на восемьдесят, и Ивон продолжила:
— Теперь самое главное. У вас, Карл, два раздела, которые он давал вам почитать, а у вас, Дженни, три. — Стрейберт бросил быстрый взгляд на свою бывшую студентку. — А вот есть ли у вас страницы, над которыми он все еще продолжал работать — еще набело не отпечатанные?
Оба — и Стрейберт, и Дженни — достали из своих портфелей листы, на которых была видна правка, сделанная рукой Талла.
— Потрясающе, — вырвалось у Ивон. — Четыре фотокопии нужно будет воспроизвести в вашем очерке, Карл, чтобы исключить всякие сомнения в их подлинности. — Возвращая черновики, она спросила: — Располагаем ли мы чем-нибудь в подтверждение того, как он собирался закончить свою книгу? Какие-нибудь записки? Фрагменты?
Стрейберт молчал, а Дженни заговорила:
— Он рассказывал мне об этом. Я ясно представляю себе, что было у него на уме.
— Но это не документально. А есть какие-нибудь заметки?
— Нет, но если вы посмотрите на ксерокопии моих страниц, то в трех местах найдете мои заметки с соображениями о том, как эти страницы, которые он давал мне посмотреть, будут вписываться в его общий замысел.
— Где? Где? — И, когда Дженни показала эти страницы, мы убедились, что все это именно так. Там были ее пометы на полях, увязывающие отдельные наброски Талла в единую картину, а также ее оригинальное замечание — «Кайф!», выражавшее высшую степень качества.
— Этому нет цены! — воскликнула Ивон. — Рукопись может быть закончена, и тысячи людей будут читать ее, сотни тысяч. — Затем она дала ряд строгих указаний, не допускавших никаких отклонений: — Карл, вы можете приступить к работе над своим очеркам немедленно? Все подтверждайте документально. Давайте назовем его как-нибудь вроде «Талл в Мекленберге». Но, прежде всего, Карл, и вы, Дженни, давайте пообедаем в гостинице и попытаемся свести воедино пять ваших разделов. В опубликованной книге мы ясно покажем читателю, что роман включает часть, законченную и отредактированную Таллом; пять разделов, написанных, но не отредактированных и не отшлифованных автором, и те короткие связки, которые были предложены нами, но не были выверены им. Все должно быть честно и открыто. — Встав со своего кресла, она подошла ко мне: — Рукопись Тимоти должна предстать сенсационной книгой, которую будут изучать десятилетиями.
— Мне очень бы хотелось этого, — согласилась я. — Но важнее всего, что этого хотел он. Давая мне незавершенную рукопись, он заметил: «Эта книга будет гораздо лучше первой».
Тут Ивон повернулась и спросила:
— Это попало на пленку, Карл? — И, когда они уходили, я услышала, как она попросила его: — Ну а теперь расскажите мне о своем новом сказочном отделении в Темпле.
ЧЕТВЕРГ, 7 НОЯБРЯ. Последние четыре дня я поддерживала постоянные контакты с человеком, к которому прониклась большим уважением. Капитан Вальтер Стампф из нашей дрезденской полиции напоминает мне Германа Цолликоффера в молодости. Такой же плотный, с заостренной головой, мощной шеей, широкими плечами и короткими пружинистыми ногами, которые не знают усталости. Краснолицый и покрытый испариной даже в ноябре, он работает как заведенный. У него забавный немецкий акцент, из-за которого его речь иногда может показаться безграмотной, хотя он получил образование в университетах Франклина и Маршалла. Судя по тому, что я видела и слышала о нем, он просто бульдог, а не человек. Каждый раз, когда мы расстаемся, он говорит: «Миссис Гарланд, мы найдем, кто это сделал».
Первый раз я увидела его около четырех часов утра в день убийства. Мой шофер Оскар, услышав в два часа лай собаки, узнал голос Ксерксеса, но он не понял, почему в такое время тот находится на улице. Заснув вновь, он проснулся в четыре и, отправившись на поиски Ксерксеса, обнаружил тело. С громким криком он бросился в дом, разбудил меня, и я, выбежав на лужайку в ночной сорочке, увидела зрелище, от которого кровь стыла в венах. Это было так ужасно. Кругом кровь… И поза убитой собаки, показывающая, что она до конца защищала своего хозяина… Меня трясло. Оскар произнес: «Оставайтесь здесь. Я позвоню в полицию».