— Ладно, ну а какие изменения в правой колонке? Или мы по-прежнему имеем в своем распоряжении все тех же Нобелевских лауреатов?
— Никаких изменений.
— Это может стать захватывающей частью книги.
— Хотелось бы сделать ее такой.
— Но неужели вам действительно хочется посмеяться над Хемингуэем? Он довольно внушительная фигура.
— Вот именно — фигура, а не писатель.
— Не зарывайтесь, молодой человек. — Эта фраза предназначалась специально для того, чтобы проверить мою выдержку, и я не стал скрывать своего недовольства. А чтобы довести до конца свою проверку, она добавила: — На меня производит огромное впечатление признание известного критика, совершившего кругосветное путешествие, во время которого он повстречал множество молодых писателей: «Где бы я ни был, писатели всюду уверяли меня: „Я не хочу писать, как Хемингуэй“, — но, тем не менее, писали. Они никогда не говорили, что не хотят подражать Камю или Фолкнеру, потому что эти двое не волновали их. А вот с Хемингуэем им не хотелось скрещивать шпаги, потому что он-то как раз и волновал их». Думаю, что это объясняет мою точку зрения.
— Нет, Хемингуэй был великим позером, а не писателем. Симулируя скромность и не желая, чтобы его узнавали в толпе, тем не менее носил бороду, по которой его легко узнавали. Представлялся несгибаемым, но, как только дела приняли неприятный оборот, покончил самоубийством. Он заслуживает такого места, которое он занимал, и молодые писатели должны услышать то, что я хочу сказать о нем.
Я видел ее нерешительность. Как преданная поклонница литературы, она хотела защитить Хемингуэя, а как редактор, которому необходимо, чтобы его книги продавались, она понимала, что попытка ниспровержения божества вызовет скандал, от которого книга только выиграет. Но, кроме этого, было еще что-то неуловимое, что раздражало ее, и, когда я спросил: «Вы что-то хотите сказать, миссис Мармелл?», — она снисходительно улыбнулась, словно я был ее внуком:
— Вам не приходило в голову, профессор Стрейберт, что вы ни разу не поинтересовались моим мнением на сей счет?
Получив щелчок по носу, я спросил:
— Каково ваше мнение?
— Направляясь сюда, я думала: «В негативной части опустить Хемингуэя и заменить его Фенимором Купером, который по-настоящему занудлив».
— Почему вы молчали?
— Потому что хотелось сохранить порох для настоящего сражения по поводу вашего списка современных писателей.
В таком напряженном состоянии мы добрались до восьмой главы, и я по заготовленной бумажке с многочисленными вычеркиваниями и исправлениями, сделанными в последнюю минуту, зачитал имена четверых ныне здравствующих писателей, которым был намерен воздать хвалу за их восприимчивость, внимание к животрепещущим темам и мастерство в отображении:
— Д. Д. Сэлинджер, Ралф Эллисон, Сол Беллоу, Бернард Маламуд.
Имена повисли в воздухе, затем Ивон произнесла задумчиво:
— Три еврея и негр. Ни одной женщины. Вы что, на самом деле вознамерились устроить скандал в благородном семействе?
— Вопрос о соотношении не приходил мне в голову.
— А мне приходит в первую очередь.
— Какую бы вы предложили замену?
— Если отвечать не задумываясь — а это, наверное, лучший способ ответа, ибо он получается менее надуманным, — я бы сказала: отбросьте Маламуда и замените его на Джойс Кэрол Оутс.
— Я тоже отвечу не задумываясь. Маламуд — один из величайших профессионалов. А Оутс только предстоит доказать это.
— Мне казалось, что мы ищем более редкие качества, чем просто профессионализм. Если это все, что вам нужно, возьмите Луиса Аучинклосса. Он пишет замечательные книги.
— Есть еще кандидатура Эдит Уортон, — сказал я, чтобы разрядить напряжение.
— Вы довольны своей четверкой?
— Да.
Стараясь скрыть свое очевидное неудовольствие, она проговорила чуть ли не елейным голоском:
— Теперь давайте своих «плохишей». — И она подалась вперед, слушая, как я зачитываю имена тех, кого был намерен подвергнуть обструкции:
— Герман Вук, Гор Видал, Леон Урис, Лукас Йодер.
Я еще не успел произнести до конца последнее имя, как она тихо, но твердо сказала:
— Вы не должны вносить в этот список Йодера.
— Но он самая пустая пустышка из всех. Он хороший мужик, но от него, как от писателя, у меня сводит зубы. Я знаю немецкую Пенсильванию, я сам выходец из нее. Но его книги…
— Его «Нечистая сила» — сенсация последнего десятилетия.
— Сенсация плохая. Я бы даже не стал помышлять о настоящей книге, если бы не мог воздать должное этой пустой помпезности.