Пролог
Фасад отеля слепит огнями. У входа меня уже ждут. Лица обеспокоенные. Не сговариваясь, бросаются наперерез. Хорошо, сэкономят мне немного времени.
- Гор…
- Какой номер?
- Горыныч, ты…
- Номер??
- Триста шестнадцатый… Стой. Да не горячись ты! Послушай…
А я не могу слушать – кровь шумит в висках. Не могу себя больше держать – слишком долго играл в безразличие. Кажется, если остановлюсь сейчас, сердце мое остановится тоже.
Неловкая попытка задержать – не глядя, выбрасываю кулак. Кажется, попадаю в чью-то физиономию. Чью? Неважно, некогда разбираться. Только бы успеть. Двери, как назло, вращаются издевательски медленно.
В лифте возбуждение достигает пика. С удивлением замечаю, что меня трясет, как в лихорадке. Проклятая девчонка. Почему рядом с ней моя броня всегда дает трещину? Вжимаюсь лбом в стену, сознательно обездвиживая себя, стискиваю до скрежета зубы, чтобы не разнести все вокруг прежде времени, глухо рычу, отсчитывая этажи. Что я буду делать, если не успею?
Нужную дверь выношу с ноги. А может, ее просто забыли закрыть… торопились. На глаза падает красная пелена.
Залетаю внутрь. Здесь темно, и еще одни двери. Витражные. Раздвижные. Сейчас плотно закрытые. Там, за ними и заметались тени.
Стекло. Его я сломал. Кто-то возразит, разбил. Нет, стекла бьют от безысходности. Я стекло сломал, убрал, как препятствие на пути.
Она. Кажется, что-то кричала. Я не слушал. Она меня пока не интересовала. Пока – нет. Потому что я все-таки успел, я это сразу понял. Хоть краем глаза и заметил: белое кружевное боди на ней смотрится просто отпадно.
Он. Тот, кто, матерясь, пятясь, все еще тщетно пытается застегнуть пуговицу на рубашке. Не получается, руки-то дрожат.
Расслабленно улыбаюсь во все тридцать два, иду прямо на него. Позволь тебе помочь, брат…
Только на парковке, у самой машины, она начинает вырываться. До этого, пока тащил за собой, похоже, не совсем понимала, что происходит, а может, просто ошалела от вида крови. Я ее не виню, крови было достаточно.
Теперь рвется из моих рук, кричит, упирается, отказываясь забираться внутрь. Больше не покорная. Огненная девочка. Моя.
Замечтался. Скулу обжигает пощечина, следом острые ноготки проходятся по шее, оставляя отметины, и тогда я слетаю с катушек.
Толкаю ее к машине, прижав весом собственного тела, беру за плечи, сковывая в движениях. Кажется, делаю это слишком грубо. А может, намеренно грубо. Я не могу бороться еще и с ней, потому что до сих пор борюсь с самим собой. А это та еще битва.
В ее глазах – туман и слезы, влажный взгляд.
- Зачем ты это делаешь? – не выдерживает, всхлипывает, сникая, в который раз заставляя меня почувствовать себя редкостным дерьмом. – Почему не можешь просто оставить меня в покое? Отстань уже от меня… пусть все закончится. Я прошу тебя, Ром…
Смешная. И наивная. Я сочувственно улыбаюсь. Все только начинается.
- Давай-ка я тебе кое-что объясню, пташка, – припечатываю, склоняясь ниже, дурея от ее близости. – Ты – моя. Ты принадлежишь мне. Только мне.
Взгляд с тревогой и недоверием скользит по моему лицу, но она больше не отворачивается.
- И это… после всего… Ты что, с ума сошел?
В точку. Кажется, я действительно схожу с ума. По ней. Улыбаюсь шире и повторяю жестко, выговариваю по слогам. Повторяю так, чтобы она, наконец, поверила. А я умею быть жестким.
- Теперь ты принадлежишь только мне. Мне, и больше никому. Я тебя купил. Только что.
И по глазам понимаю, что добился своего.
А в них все жарче разгорается пламя гнева, равное по силе моему. И моя дурная кровь тут же отзывается на призыв, вскипая, по телу бегут мурашки.
А это значит, мы с тобой еще повоюем…
Глава 1. Роман
- Так вот… сроку тебе дали до четвертого, – Кислый пускает струю слюны себе под ноги. Отвратительная картина, вообще-то, – Люка просил передать, не решишь вопрос сам, братишку твоего на счетчик поставят.
Добавить к сказанному мне нечего, слов на ветер эти люди не бросают, приходится молча, сглатывая кровь, ждать, когда они, наконец, отвалят.
Никак не удается отдышаться. Дыхание восстановилось, но приступы кашля продолжают спазмировать легкие, впиваясь в горло. Пора завязывать с привычкой курить натощак.
Проходя мимо, Кислый почти сочувственно бросает:
- Без обид, Гор. Лично к тебе претензий нет, но лишние заморочки мне теперь ни к чему, сам понимаешь. Ре-пу-та-ция.
Как назло, его шавки одновременно отпускают меня, двигая к выходу следом за хозяином. Не удерживаюсь на ногах, ощущая, как остро вонзается щебень: всем весом врезаюсь в землю коленом. Ладони зарываются в грязь, в жижу, сжимаются в кулаки, мешая, комкая мелкие камни, до боли. Боль приводит в чувство. Ненавижу собственную слабость. Еще больше ненавижу, когда у моей слабости появляются нежелательные свидетели.