- Ай! – морщится с недовольной гримаской, – ты мне чуть ноготь не сломал, медведь!
Светловолосая нимфа, фигуристая, ноги от ушей. Впервые здесь вижу. Готов признать, что я погорячился. Неожиданно для себя предлагаю:
- Станцуешь для меня?
Для нее не вопрос, итак ясно, не робкая. Я прощен. Жду, пока она копается в телефоне, чтобы фоном поставить подходящую песню. Пока мелодия раскачивается, с загадочной улыбкой прикрывает двери. Обещание за обещанием, дело на мази, и мы на смазанных рельсах, и разгоняемся все быстрее.
Сажусь на край столешницы, упираясь ногой в высокую спинку стула, вскрываю новую банку, сначала ей, потом себе.
- Чин-чин…
Делает глоток, и представление начинается.
Прикуриваю, щурясь от едкого дыма. Полный комплект. Интересно, с нее слетит одежда до конца песни, или мне придется ее срывать? Чувствую, танец обещает быть очень жарким. Дилетантский стриптиз, конечно, но я не придираюсь. А кто не любит поглазеть на стриптиз?
Не сразу замечаю, что уединение нарушено. В дверь ломится Леший, с интересом следит за ее исполнениями, наконец, фокусируется на мне.
- Гор… к тебе тут гости.
Какие нахрен гости? Перед глазами маняще подпрыгивает аппетитная троечка в шелковом бюстгальтере – вот-вот выскользнет прямо в мою ладонь. Я никого не жду, и уже готов послать Лёху ко всем чертям, но мелодия в телефоне внезапно обрывается, сменяясь какой-то галимой попсой.
Приехали.
- Ну, кто там еще? – раздраженно спрашиваю, спрыгивая со стола.
- Я.
Резко останавливаюсь, будто на полной скорости в бетонную стену влетаю, потому что уже способен разглядеть в коридоре за спиной друга лицо Лиды. Мать твою, собственной персоной.
Мозг переформатируется. Кайф ломается. Пиво на языке начинает горчить.
Не так я планировал закончить этот вечер. Совсем не так.
Глава 4. Роман
Любопытство на чужих лицах раздражает. Сейчас меня раздражает абсолютно все, во что бы взгляд ни уперся, и я ее подгоняю.
- Заходи!
Первой пропускаю в свою комнату, закрываю перед Лёхиным носом дверь и поворачиваюсь, внутреннюю дрожь подавляя, стараясь не обращать внимания на произошедшие с ней перемены. Но… как же сильно мать сдала.
Я не видел ее полгода, за это время от нее остались только кожа да кости. Значит, снова плотно подсела на стакан. Дешевая водка выпила из нее все соки, через мясорубку ее прокрутила, до кочерыжки – сухая в свои неполные сорок старуха.
Но я не чувствую к ней жалости. Я ничего к ней не чувствую. По крайней мере, очень стараюсь себя в этом убедить.
Врезаюсь плечом в стенку шкафа, скрещиваю руки на груди и молча жду, когда начнется концерт.
Она проходит вглубь комнаты, по-хозяйски разглядывает мои вещи, пока еще важничая. Нагибается, берет брошенную в кресле майку, с умным видом расправлять начинает, все чин по чину, даже уголки тянет, ровной стопочкой на кровати складывая. Завтра же брошу ее в стирку.
Устав бродить, на меня глаза вскидывает – мутные, в розоватых жилках под набрякшими веками. В них нет жалости ко мне. Любви ко мне в них нет тоже. Только нестерпимая жажда, именно она ее сюда и привела.
- Как ты живешь, Ромочка? – интересуется елейным голоском, приторным, как конфеты, которых в детстве я от нее не видел. – Как у тебя дела? Все ли хорошо?
Как будто ей есть до этого дело.
- Не жалуюсь.
- А почему ты маму со своей девочкой не познакомил? Почему? Матери стесняешься, да? Плохая у тебя мать? А девочка красивая, сыночек, у тебя всегда хороший вкус был. Ты же весь в меня, моя ты кровинушка.
Неожиданно. Даже если лишь для красного словца задвинула.
- Не с кем мне тебя знакомить. Вчера одну любил, сегодня – другую, завтра третью найду. Весь в отца… кобель… ты же сама говорила.
Потрепанная сумочка опускается на стол, а губы недовольно подбираются. Не прокатило подмастить, и это ее злит. Вздернув руки, начинает двигать шторы. Поправлять их без надобности, висят и висят, но ей просто необходимо сейчас изобразить бурную деятельность. Я ей пока не мешаю – себе дороже. От нечего делать изучаю. Шмотье – сущие обноски, не пальто на ней – тряпка линялая, но это ее выбор. Сколько ей новья не дари, один хрен, трубы загорятся – в комиссионку снесет. Плавали, знаем.
Решив, что материнский долг исполнен, мать театрально вздыхает, вновь поворачиваясь ко мне, бессильно разводя руки в стороны. Актриса, млять.
- А я вот, деточка, на поклон к тебе пришла. Своими ногами пришла, да. Нужда привела. А что делать, раз ты сам не приходишь? Забыл совсем мать? Где дом твой забыл?
Морщусь, отсекая ненужные эмоции, которые вопреки желанию поднимаются изнутри. Рано.