Медведев закрыл Библию и, скосив глаза, перекрестился на образок Ксении Блаженной. Только бы не наделать глупостей, не упустить роман и не начать волочиться за этой повзрослевшей Барби.
"Нет, меня этим уже не проймешь, -- думал Медведев, раскидываясь под одеялом, -- я не мальчик". И еще он подумал: "Что у нее с мужем -- просто в ссоре или развелись?"
Погасив свет, он решил, что палец о палец не ударит, чтобы произвести на нее особое впечатление. Она состоятельная бизнес-леди -- он писатель. У нее пять магазинов -- у него пять книг прозы. Если он и будет видеться с ней, то лишь для того, чтобы собрать материал для новой вещи. Он не в том возрасте, чтобы распускать хвост перед каждой красоткой.
Засыпая, Медведев вспомнил, что впервые за эти дни не позвонил жене.
Глава 2
Проснулся Медведев в прекрасном настроении. Оно было проникнуто утренним ветерком, запахом моря, шелестом пальмы за открытым окном и ясным ощущением, что здесь, на островке в далеком Эгейском море, с ним должно произойти что-то важное и значительное. Быть может, он напишет прекрасные главы романа, быть может, случится нечто потрясающее... Быть может, ничего не произойдет, но он вернется в мглистый декабрьский Питер с новыми идеями, мыслями, чувствами и сжатый, как пружина.
Он услышал, как под окном зашипела вода, и выглянул. Анатолия, держа в приподнятой руке дымящую сигарету, пыталась другой поливать из шланга пол террасы и одновременно подкрутить кран на трубе. Попытка удалась, но струя воды снесла пустое пластиковое ведро с надгробных камней, прислоненных к стенке флигеля -- их никак не могли забрать археологи, -- и окатила разложенные на могильных плитах половики. Анатолия заворчала, сунула намокшую сигарету в рот, вернула отпрыгнувшее ведро на мраморный постамент, сделала ему внушительный знак рукой -- "стоять!" -- и закрепила шипящий конец шланга на багажнике велосипеда Лайлы.
На террасу, как на сцену, бильярдным шариком выкатился толстячок Ларс, шведский поэт с детской физиономией, и, держа руки за спиной, стал быстро ходить вдоль ограждения, не замечая луж, радужных брызг и Анатолии. Он смотрел в голубое небо и шевелил губами. Анатолия укоризненно покрутила головой -- не бережет человек обувь и светлые брюки, да что с него взять? поэт! -- и ушла на кухню. Ларс замер, склонил лысую, со светлым пушком голову, словно разглядывая свое отражение в луже (казалось, его очки соскользнут с носа-пуговки и повиснут на шнурке), и тут невидимый кий пустил его мечущимся треугольником от борта к борту с выпадением в стукнувшую лузу-дверь, из которой он недавно выкатился.
Медведев позавидовал Ларсу -- вот как надо творить! -- и пошел умываться.
Когда он заканчивал утреннюю разминку, на быстро просохшую террасу спустилась Лайла, и вместо привычного "Хау ар ю?" Медведев услышал короткое сквозь зубы "Монинг". Финская детективщица колюче взглянула на него и укатила на велосипеде.
Он выпил кофе на кухне, послушал рассуждения Анатолии о Ларсе, который долго, очень долго живет в Центре, потому что в Швеции у него есть проблемы, но какие? -- никто не знает, выкурил не спеша сигарету и позвонил Насте на работу.
Домой он звонил каждый день. Слал электронные письма и факсы. Елена с глазами цвета недозрелой сливы приветливо улыбалась, когда он вносил в офис очередное послание: "О, мистер Медведев! Как ваши дела?" -- и бесшумно подсовывала под дверь его комнаты листы с ответами из России. Настя получала почту через издательство. Русификатора в компьютере Центра не было, и приходилось писать в латинской транскрипции: "U menja wse horosho... Kak u was? Krepko celuju, Sergei".
Настя была его второй женой -- о первой он и вспоминать не хотел, она раздражала его говорливостью, уверенностью в своей неотразимости и... непонятно, чем еще. Раздражала, и все. История же вышла банальнейшая -- не сошлись характерами. Но не в том обтекаемом протокольном смысле, к которому зачастую сводятся человеческие драмы -- измены, пьянство, ночные загулы, слежки, неудовлетворенность исполнением супружеских обязанностей или ничтожный, без всяких надежд на возрастание, заработок супруга, а также патологическая лень, запустение в жилище или ночной храп, наконец. Нет, именно так: не сошлись характерами. От первого брака осталась дочь, которую Медведев любил и брал к себе жить -- сначала на выходные: детские утренники, зоопарк, Кунсткамера, Эрмитаж, ТЮЗ, а потом, когда подрос сын -- разница у них была в два года, -- и совместное житье на даче, поездки на Юг, к морю -вместе с Настей...
С Настей было уютно, хорошо, она почти никогда не повышала голоса, гасила своим молчанием раздражение, прорывавшееся иной раз в Медведеве, но молчала не демонстративно, не холодно, а словно выжидая -- ну, когда ты успокоишься? И действительно, Медведев быстро успокаивался, клал ей руку на плечо, молча похлопывал, сопел, потом говорил: "Ну, извини..." -- и они продолжали день как ни в чем не бывало.
Настя не кокетничала, не называла его милым, любимым, дорогим или единственным, но Медведев чувствовал, знал, что он мил ей, дорог, и считал, что безусловно -- единственный. Ощутимых поводов для ревности не давал ни один из супругов, а с годами совместной жизни, когда истаяли молодые вздорные страхи и подозрения, Медведевы зажили спокойно, ценя друг друга, но и легко настораживаясь, если семейному благополучию грозила малейшая тень постороннего интереса. Семья, работа, друзья, дача, собака -- что еще нужно человеку?
Иногда Медведеву хотелось, чтобы Настя была поживее, что ли, чтобы озадачивала его семейными планами -- построить новый дом, например, купить новую машину, сменить мебель, вместе взяться за английский язык или начать откладывать деньги на путешествие в Южную Америку. "Ну что мы живем без всякой цели! -- восклицал Медведев, которому вдруг надоедало ездить одной и той же дорогой на дачу. -- Придумай что-нибудь! Роди какую-нибудь семейную идею, зажгись!" -- "Что, например?" -- спокойно вопрошала Настя, глядя в окно автомобиля и нисколько не тяготясь привычным пейзажем. "Мне хочется, -сказал однажды Медведев сухо, -- чтобы у тебя появился дар бесконечной возможности желать и достигать" -- и мысленно крякнул: "Эк, как загнул!" Они в молчании проехали с полкилометра, и Настя с сожалением вздохнула: "Так это же дар, он дается свыше. Мне, видно, не дано". Медведев сдержался, чтобы не махнуть в сердцах рукой, и больше к этой теме не возвращался: может, и впрямь не дано, что я ее мучаю...
...Медведев слышал, как там, в России, на Петроградской стороне, бойкий женский голос зовет Настю к телефону -- вот она подошла, радостно алекнула, торопливо сказала, что у них все хорошо, но погода слякотная. Медведев доложил, что работает над романом, разгоняется, по-прежнему никуда не ходит, днем тепло, но темнеет быстро, и он еще даже не купался. "А чего вчера не позвонил?" -- "Забыл карту купить", -- мгновенно соврал Медведев и почувствовал себя неуютно. "А как себя ведешь?" -- игриво поинтересовалась Настя. "Как всегда. Хорошо. А ты?" -- "Тоже хорошо". -- "Молодец. Целую". -"Я тебя тоже".
Он поднялся в свою комнату и, сцепив за спиной руки, прошелся из угла в угол. Ветер шевелил листы "Русского биографического словаря" профессора Венгерова, косо лежащего на столе. Медведев постоял у окна, разглядывая белую букашку бота, влипшую в зелень морской воды. Внизу, под обрывом, строители расширяли дорогу и прихватывали кусочек пляжа. Гусеничная машина, похожая на утенка, крошила камни. Железный клюв прижимал камень к земле, и раздавался короткий треск вибрирующего металла. Камень разваливался на несколько кусков, как арбуз от удара. Медведев подумал, что шум будет мешать работе, и надо бы закрыть окно, но закрывать окно не хотелось -- упоительный морской воздух вливался в комнату. Нет, окно закрывать нельзя. Но и работать при зубодробительном шуме сложно.
Медведев прохаживался по номеру, заглядывал в свои записи, стоял у окна, курил, наводил на столе порядок и думал о том, что он давно не чувствовал себя столь одиноко. Он привык, что с утра начинал пиликать телефон, он звонил и ему звонили, приходили и уходили авторы, художники, вплывала в кабинет бухгалтер с пачкой бумаг на подпись, секретарша Наташа спрашивала, сможет ли он сейчас переговорить с господином Н., или тому следует позвонить позже. Он был всем нужен, даже по выходным, когда прятался в своем офисе, чтобы поработать над романом, его находили и в офисе -звонил, чтобы поболтать, старинный приятель по семинару прозы и заодно узнать, не заинтересует ли издательство рукопись его нового романа о рэкетирах, таможенниках и проститутках.