Выбрать главу

Так вот, когда Фила выбивали из равновесия, что случалось редко, но случалось, его глаза распахивались, становились еще больше. И именно сейчас он смотрит на панка жутким, нездоровым взглядом, от которого у меня закололо в груди так резко и больно, что пришлось крепче вцепиться в спинку стула. Его глаза дикие и пустые одновременно, без капли страха. Он вне себя, и уже решил, как будет действовать.

Они уходят вдвоем, но возвращается он один через шесть минут двадцать семь секунд. Я знаю точно, так как смотрю на часы. Я попросила бармена вызвать полицию, а потом не отрывалась от циферблата, не понимая, оставаться мне на месте, или бежать искать мужа. Его не было бесконечных шесть минут, после чего он, как ни в чем не бывало, улыбнулся, сел рядом, перетянул меня к себе на колени и, прерывая поток вопросов, заткнул мой рот поцелуем, крепко обнимая. «Пошли трахаться, надоело мне тут», - говорит на ухо, прикусывая мочку уха, его дыхание щекочет, и только по его частоте я понимаю, что Фил все еще нервничает. Уйти немедленно не получается, еще какое-то время мы обнимаем друг друга, не в силах оторваться. Я так за него боялась, что от ужаса вспомнила молитву, которой научила меня бабушка в далеком детстве. К тому времени Фил уже стал моим миром, я не представляла, как вообще можно улыбаться и о чем-то мечтать, если потеряю его.

А когда мы покидаем бар, сталкиваемся у самого входа с каретой скорой помощи и полицейской машиной. Фил тащит меня в сторону отеля, но полицейский перегораживает путь.

- Фил, что случилось? – испуганно спрашиваю. – Вы все-таки подрались? Это ты его так?

- Ты мне льстишь, - говорит растерянно, пытаясь вместе со мной разобраться, что происходит. – Если бы мы подрались, я был бы уже мертвым.

Фил понимает английскую речь, но по-прежнему говорит плохо, поэтому обычно во время наших путешествия я служу переводчиком. Куча свидетелей подтверждают, что Фил не бил того мужчину, они, поговорили прямо у парадного входа, дружески пожали руки, даже по-братски обнялись у всех на виду, после чего Фил вернулся в бар, а тот человек отошел на другую сторону дороги, и три раза врезал себе же по лицу. А на руке все еще был кастет. Бил, падал, поднимался и снова бил, никто не мог его остановить. Я видела пятно кажущейся черной под тусклым светом фонарей крови. Он сам себе проломил череп.

- Господи, ну и псих, - муж крепко прижимает меня к себе, когда мы идем по плохо освещенной узкой улочке пригорода «Страсбурга» в сторону отеля. – Я дал ему денег, чтобы отвалил. Он их взял. Жутко, честно слово. Он обдолбанный что ли. Бойцовский клуб какой-то. Надеюсь, о нем позаботятся.

- Фил, полегче, мне немного больно, - говорю я, чуть отстраняясь, он слишком сильно вдавливал меня в себя.

- Если бы я только мог, запер бы тебя в безопасном месте, укрыл от всех опасностей этого мира. Мне кажется, у меня кровь закипает от одной мысли о том, что кто-то может обидеть тебя, сделать тебе больно. Ты как облачко, Джейк.

- Облачко? – смеюсь. – В смысле толстая и рыхлая? – комично надуваю щеки.

- Такое белое, воздушное. Твоя душа как облачко - прозрачная, бесхитростная, такая нежная, что сердце сжимается. До нее нельзя дотрагиваться руками. Лапать нельзя, Джеки. Клянусь, я никогда не стану лапать, и другим не дам. Хочу тебя сохранить такой. Открытой, неиспорченной. Чтобы летела, куда хотела, над всем этим грязным ублюдочным миром. Свободная, счастливая, на встречу своим по-детски чистым мечтам и желаниям.

- Короче ты упился сегодня, да? Ну и бре-е-ед несешь.

- Да, еще как упился. Если с тобой что-то случится, я сдохну в канаве.

- Как и любой уважающий себя престарелый клоун?

- Ага. Ток ждать не стану «престарелости». Пошли уже, хочу тебя. И забыть о сегодняшнем хочу. С тобой обо всем забыть можно. Бежим трахаться, Джейк, - он хватает меня за руку, и мы несемся, как сумасшедшие, смеясь в полный голос, спотыкаясь на старинной брусчатке, спеша в гостиницу, где он прячет меня от всего «грязного ублюдочного мира» под собой, сминая простыни, бесконечное число раз целуя губы, водя языком за моим левым ухом потом вдоль линии подбородка, заставляя дрожать и постанывать.