И только тогда вдруг произошло озарение, осознание или что там, оно подплывало медленно, но верно, словно большая измученная рыба с выпученными безумными глазами. Но и этого оказалось достаточно.
Это была Габриэла. Это она умерла.
«Скажи что-нибудь», — подумалось в этот миг. «Скажи что-нибудь». А потом снова стало тихо. Ее родственники стояли и смотрели так, словно ждали какого-то слова, какой-то речи, но и без этого ожидания было понятно, что надо хоть что-то сказать, и опять стояли молча, и вновь подумалось, что надо что-то сказать, и когда мысль эта наконец созрела, стало ясно, что слова уже готовы сорваться с губ, что вот-вот что-то случится.
Скажи что-нибудь.
— Вот дерьмо! — сказал Маршал.
Они достигли ушей с некоторым опозданием, свои же слова, вернулись тяжелым вздохом, с трудом оттолкнувшись от пыльных стен.
— То есть простите, я не хотел грубить.
На какое-то время все превратилось в какие-то обрывки и паузы. Маршал потел, кряхтел, постанывал и извинялся, завершив все это действо нелепым поклоном, и был уже вроде как у дверей, когда возникло новое испытание, тот мужик, то ли Кари, то ли Ари, или как там его, кажется, Яри, он где-то там отлынивал от работы и теперь возвращался обратно с таким видом, словно за пазухой у него была приготовлена хорошая отговорка. Однако отговорка забылась прямо в дверях, он схватил Маршала за рукав, вытащил его в коридор и стал громко шептать что-то про гнетущую обстановку и опостылевшие родственные отношения. По его шепоту стало очевидно, что ходил он за советом в соседний бар, он еще что-то говорил про напряженные отношения между девушкой, внучкой Габриэлы, и той женщиной, которая, собственно, и была дочкой, а также женой этого Яри, женой нижеподписавшегося, как сам он выразился, и между той самой старой, которая, как оказалось, была сестрой Габриэлы. Он все продолжал и продолжал говорить, но следить за его мыслью было невероятно тяжело, взгляд то и дело искал спасения на обоях, где беспомощно трепыхались грязные солнечные пятна. В воздухе пахло мусором, и казалось, что именно от этого запаха тело становится дряблым и расслабленным. И все же его слова частично достигли своей цели, попав-таки на органы чувственного восприятия, речь шла о чувстве вины, которое они, родственники Габриэлы, испытывали в связи с тем, что так мало дорожили ею, Габриэлой, и теперь это чувство вины грызло их за то, что она вязла вот и умерла в одиночестве, упала, напившись, и долбанулась головой о какой-то там угол, и провалялась три недели в этой долбаной квартире, как выразился Яри, пока какая-то соседка не позвонила в полицию, когда труп уже завонял.
Кошки каким-то образом выжили, похоже, что все это время они понемногу щипали свою хозяйку. Нельзя сказать, чтобы все это было приятно слушать, честно говоря, это вызвало даже некоторую слабость в членах, так что пришлось схватиться за поручень, если не от глубокого потрясения, то, по крайней мере, от чувства искреннего сопереживания. Откуда-то, словно сквозь толщу ватного одеяла, в сознание по-прежнему проникало настойчивое бормотание этого мужика по имени Яри, который говорил что-то про растения и заботу, но сил, чтобы слушать и понимать, уже не было. Несмотря на это, основная мысль оставалась абсолютно ясной: кто-то умер, кого-то больше нет, и хотя в голове мелькнула мысль, что они с Габриэлой не были особенно близкими друзьями, однако стоит признать, что даже просто знакомые люди умирают вокруг нас далеко не каждый день. Было во всем этом и еще одно потрясение, которое в общей сложности сводилось к тому, что общее состояние нестояния и последовавшаая за ним речевая импотенция вызвали чувства не менее отвратительные, чем сообщение о смерти. И только когда чувство нахлынувшей социальной нестабильности постепенно прошло, а вместе с ним сгладилась и боль утраты, когда вновь вернулась способность реально оценивать окружающий мир, только тогда стало вдруг со всей очевидностью ясно, что все Яри, Ари и Кари куда-то исчезли.
— Ну вот и повеселились, — сказал кто-то там, в комнате.
Маршал стал спускаться вниз по лестнице. На каждой второй ступеньке приходилось останавливаться: после посещения верхней площадки в голове образовалось какое-то трагическое напряжение, и казалось, что только игра, только наивная выдумка, позволит выстоять посреди этой вселенской несостоятельности и неспособности. И снова пришлось остановиться, и торжественно потрясти совершенно пустой головой, а потом, оправившись от этого движения, опять задуматься, какого лешего он застрял на этих оперных подмостках, и казалось, что если этот театральный спуск по лестнице продлится еще хотя бы минуту, то он вытянет вперед руку и благим матом затянет арию. Поэтому пришлось ускорить шаг и поскорее покинуть эти проклятые ступени.