— Гляди-ка, живой корм, — недовольно промычал он, так, словно еще минуту назад собирался купить эти бананы.
Руки Жиры блестели от остатков пива, скопившихся на дне пакета, он вытянул их вперед для просушки, и так и пошел блуждать по магазину. Хеннинен отправился следом. Маршал тоже устремился было за ними, но застрял меж двух совершенно одинаковых старушек, они, видишь ли, стояли в проходе и читали какую-то занимательную историю, напечатанную на упаковке кофе. Старушки были невероятно похожи: на обеих одинаковые не по сезону черные пальто, на голове нежно-розовые беретики, и вообще, выглядели они так, словно именно про них говорилось в известном анекдоте: пошли две старушки в лес, одна по ягоды, а другая с корзинкой.
Над холодильником с замороженными продуктами стелилась благодатная прохлада, прохладная благодать, непреодолимо захотелось туда лечь, непременно стоило бы туда лечь.
— Сколько там получилось за бутылки? — спросил Маршал. — Ты, наверное, уже говорил, но я запамятовал.
— Да не то чтобы очень, — сказал Жира, вытаскивая из холодильника бутылки похолоднее и складывая их в корзину. — Что значит, совсем ничего.
Как только уровень пива в корзине дошел до определенной, достаточной для ближайшего времени, нормы, Хеннинен взялся за ручку и потащил корзину в сторону кассы, видимо, решив напоследок принять посильное участие в этом пивном проекте. Потом, очевидно, вспомнил, что для маневров на поле кассового сражения необходимы денежные средства, поставил корзину на пол и стал выворачивать карманы, словно где-то там могла заваляться кредитная карточка.
— Это, у меня тут небольшая проблема, — сказал он.
Жира протянул Хеннинену чек, полученный в бутылочном автомате, и объяснил это своей щедростью. Так и сказал: держи, я сегодня щедрый. Хеннинен схватил чек и долго в него вчитывался.
— Здесь не хватит! Маршал, миленький, помоги!
— А что ты на меня смотришь? — спросил Маршал. — Вон Жира тоже тут стоит.
— У меня, похоже, совсем ничего не осталось. Габриэлины закончились еще на террасе, мы там не по одной высосали.
— Что ж, могу вам только посочувствовать, — сказал Маршал.
— Завтра вернем, — сказал Хеннинен. — Обязательно вернем, поверь мне на слово.
— Да уж, знаю я вас.
— Нет, ну честное слово, — сказал Жира. — То есть я хочу сказать, что совсем даже наоборот, это только Хеннинену, несмотря на все его заверения, никто, никогда и ничего, разве что только совсем незнакомые люди могут что-нибудь одолжить, если только о нем ничего еще не слышали, а я же завтра получу пособие, вот поэтому сегодня мы можем пропить твои деньги, а завтра — мои.
— Хорошо, но должен сказать вам, что тратить их надо осмотрительно и с достоинством, потому что я на эти деньги поеду смотреть на свою престарелую бабушку-старушку — фу, что-то меня уже тошнит от старушек, — так вот, я поеду смотреть на бабушку. Потому что мне эти деньги дали на билет.
— Понимаю, — сказал Хеннинен. Затем сгреб одним движением мятые купюры из рук Маршала и направился к кассе. Сиамские бабушки успели за непродолжительный период экономического кризиса пробраться к кассе и теперь медленно и дотошно что-то там выясняли. Наконец им удалось договориться с кассиром, и они ушли, поддерживая друг друга за локоть. За кассой сидела совсем молоденькая девочка, вероятно школьница на практике, однако уровень класса было сложно определить по внешним признакам, просто почему-то подумалось, что она именно школьница. Она попросила у Хеннинена документы. Хеннинен пару раз смачно и длинно выругался, а потом сказал, что до сорока, увы, осталось гораздо меньше, чем прошло после двадцати, и подмигнул ей, как настоящий мачо, — этакое малоприятное зрелище. Затем он все же достал права и продемонстрировал их девушке, она же очень серьезно и ответственно проверила дату его рождения, потом застенчиво улыбнулась и выбила чек. Так что все в конечном счете остались довольны, но больше всех, пожалуй, Жира, который успел во время всего этого замешательства сунуть в карман целую пригоршню лакричных конфет.
На улице их встретил яркий свет, солнечное пекло и навязчивый несинхронный шум, все вместе тут же на них накинулись и стали им яростно докучать. Хеннинен позабыл на время про любовную тоску, сменив ее на желание поруководить и покомандовать. Выйдя из магазина, он остановился, посмотрел в разные стороны и приказал подумать, куда двигаться дальше, сам же в это время достал сигарету и закурил. Маршал, как и было приказано, тут же задумался. Надо подумать, сказал он и действительно стал думать, но ничего хорошего, кроме «надо подумать», не придумывалось, хоть ты тресни.