Они ушли, оставив за столом двух оживленно перешептывающихся молодых девушек и двух ни на что другое уже не способных улыбающихся мужчин, а также дождь, который к тому времени стал заметно ослабевать.
Именно в тот момент, когда мысль о дожде пришла в голову и подумалось, не развить ли ее дальше и глубже, вдруг оказалось, что они уже возвращаются, неся с собой целых шесть кружек, что по сравнению с предыдущей заторможенностью было до загадочного быстро, но, возможно, просто во времени произошел некоторый сдвиг или какой-то высший орган забыл добавить именно в этот момент смазочного вещества, необходимого для нормального функционирования пространственно-временных взаимоотношений.
Хеннинен уселся на прежнее место на краю скамейки, его компаньон по добыче пива примостился рядом, что потребовало от него определенной ловкости, так как в объятиях он сжимал три пивные кружки. Как только все наконец расселись, обнаружилось вдруг, что на одной стороне стола почему-то оказалось четыре человека, тогда как на другой стороне всего только двое, и тот факт, что Жира по какой-то причине боялся сидящей с ним рядом Густав, как чужого дядьки, а потому изо всех сил прижимался к Маршалу, вряд ли мог облегчить то чувство сырой стесненности, что появилось в результате неравномерного распределения сил за столом.
— Может, нам как-то расставить приоритеты, что ли, — сказал Маршал. — Ну я не знаю, как это точно называется, но я подумал, точнее, я заметил, что нас здесь на этой стороне четверо, тогда как вас там как бы, значит, двое.
— Надо же, — сказал Хеннинен, отхлебнул пива, а потом так смачно отрыгнул, что по силе звукового влияния это было сравнимо разве что с известием о начале войны, но по смысловой наполненности было, конечно, не более чем пустым звуком, который в данном случае был пустым только относительно, потому что в тот момент в горле Хеннинена все еще бурлило только что выпитое пиво.
— Ну и рык, — сказала Лаура и стала прислушиваться, как грохочет в ответ грозовое небо. — Но мы, кажется, о чем-то говорили, — вспомнила вдруг она.
— Нет, это я просто подумал, — сказал Маршал.
— Вслух, — мрачно заметил Жира.
— Я могу пересесть, — сказала Лаура и тут же пересела на другую сторону стола, так что на этой стороне остались только Жира, Маршал и Густав.
Теперь на обеих сторонах было по три человека, все были довольны и с переменным успехом демонстрировали это удовольствие на лицах.
— Как благородно с твоей стороны… ну, это пересаживание, — сказал наконец Жира.
— Я тоже так думаю, — ответила Лаура.
Как только с пересаживанием на некоторое время вроде как закончили, наступил момент, когда каждый стал кумекать как бы о своем, и только тут стало заметно, что этот хрен-знает-как-его-там принес девчонкам не пива, а сидра, и, вероятно, именно потому так ловко справился со всеми препятствиями, что кружки были всего по ноль три. Смочив ради приличия рот, Жира, повинуясь внезапно нахлынувшему на него чувству долга, стал делать из мухи слона и спросил у них что-то типа, как прошел день, на что они ответили коротко и ясно, Густав сказала «нах», Лаура же, по всей видимости, решила несколько смягчить экспрессивность оценки и сказала «жопа», после чего последовала непременная и обязательная для данных случаев использования подобной лексики почтительная тишина, во время которой Маршал успел подумать, что надо было, вероятно, спросить что-то другое, и затем, набравшись невероятной по всем параметрам смелости, спросил, чего это они, Густав и та другая девочка, так рванули тогда днем из парка.
Сидящая рядом Густав повернула голову и, приблизив лицо на опасно близкое расстояние, сказала, что смывались от полиции, и посмотрела после этого так пристально, что могло сложиться впечатление, будто она хотела добавить что-то вроде: неужели ты, добрый человек, до сих пор этого не понял?