– Ау, спишь? – позвал, сунув голову в проем, Семен.
– Хоть бы постучал, – недовольно пробурчала девушка. Этот друг начал ее порядком раздражать.
– Мы спим еще, – протянул довольный Ворон и наклонился к спутнице, проводя языком по ее губам.
Через пять минут вновь заглянул, а затем беспардонно зашел Сеня, стараясь ее разглядеть.
– Сволочь, – чуть слышно пробормотала Вика, натягивая на себя одеяло до самых глаз.
«Я тебе что тут – бесплатное шоу?»
– Кисуль, иди, – обратилась она к Вадиму, – а то не успокоится! Мне нужно одеться!
– Так уходить не хочется от тебя!
Мужчина поднялся с постели. Вика наблюдала, как он одевает сначала несколько кофт, спортивный костюм, огромные кроссовки, куртку. На прощанье чмокнул ее по-отечески в лоб и вышел. Раздался звук отъезжающих машин. Еще немного в свое удовольствие повалявшись, Колесникова встала, умылась, довольная походила по комнате, ощущая, как радостно в душе все поет. Понюхала подушку, на которой недавно спал Вадим. «На работу сегодня не пойду! Все равно ничего не получится! Завтра, когда разъедутся». Поболтала с администратором, поела, привела себя в порядок. Делать нечего. Она взяла почитать случайно обнаруженную на столе книжку про бандитов и незаметно для себя заснула.
Очнувшись, поморщилась, чувствуя как сильно рука под головой затекла. На улице темно, хоть глаз выколи. «Где все? Неужели еще в лесу? По идее, давно пора вернуться», – она беспокойно соскочила с кровати и вылетела из комнаты в коридор. Увидев в углу в туалете мужские носки, рассмеялась. «Как Васька, прям!» К ней направилась администратор со словами:
– На стол точно накрывать не надо? Мужики приехали голодные, а есть нечего!
– Нет! Они говорили, что ничего не нужно. Опять в ресторан поедут? Давно приехали то?
– Да, еще час назад. Вадим Сергеевич подходил к комнате, увидел, что ты спишь – ушел, будить не стал, – уважительно заметила собеседница.
«Сырой, наверное, приехал!» Она поспешила вниз.
Администратор крикнула ей уже вслед:
– Они проиграли, застряли где-то в болоте, даже полдороги не проехали. Хозяин, говорят, радостный вылез из машины, достал тушенки, налил всем водки и они там пили, пока их не вытащили.
Когда девушка спустилась вниз, то обнаружила на кресле сидящего Ворона, причем громко над чем-то смеющегося. Он выглядел утомленным, но счастливым. Внутри нее все расцвело. Как радостно, что он рад! Они явно «приняли на душу» и утренняя неудача Вадима совсем не расстроила. Вика приблизилась.
– Иди, переоденься, – попросила она его, – простудишься. Давай, я тебе баню включу. Хочешь?
– Да, ладно! Сейчас посижу еще, отпыхну, а вечером в душ залезу.
Девушка снова поднялась наверх и вернулась обратно с тапочками.
– Одевай, давай! Хватит босиком ходить!
Пока ходила, ей навстречу попался Семен и не без издевки поинтересовался:
– Ну, как ночка?
– Замечательно, – спокойно, ему в тон выпалила Вика. – А что?
– Ну и Вадим! Нас всех напоил, а сам все дела сделать успел!
«Все дела! Словно я – сливной бачок! Убила бы урода!»
В столовой становилось все жарче от обилия спиртного и споров. Они сидели за столом уже четыре часа. Девушка видела, что Вадим ведет себя с ней очень уважительно и дает всем понять, что эта женщина – его, и относиться к ней надо соответственно. Радуясь, грелась рядом, чувствуя его мужскую силу, его защиту. Раздражение окружающих на ее присутствие, а вернее – на трепетное отношение к ней хозяина тоже не осталось не замеченным. «Наверное, думают – что он с ней так носится?» – догадывалась она. Легкое чувство дискомфорта не оставляло. Не оставляла и надежда на то, что серьезный разговор между ними все же состоится.
Мысли унеслись далеко, прочь от этого веселого, гогочущего собрания представителей власти всех мастей, когда Вадим повернулся к ней и громко, как-то растерянно произнес:
– Я тебя люблю. Очень сильно. Правда.
Колесникова уставилась на него во все глаза. «Муся моя, при всех то зачем?» – пронеслось в голове. Она оценила признание, увидела, что он искренен. Но ей захотелось сразу же его увести оттуда, закрыть доступ «доброжелательной» публике к их отношениям. Дорогие для себя моменты всегда старалась укрывать от чужих глаз, боясь зависти. Даже мысли, имеющие для нее важное значение, не говорила никому, давая созреть и, выпустив в свет, защищала, как ребенка, не имеющего еще иммунитета. Публичные сцены ее смущают. В свойственной ему манере он сказал то, что думал. «Это тоже самое, – размышляла она, – что нарисовать картину, долго над ней трудиться, а потом вывесить на базарной площади. Три человека порадуются, полюбуются. Остальные – подрисуют усы, рога, закидают снежками, начнут тушить бычки, а кто-то себе домой потащит».