— В натуре, сука, падла… — хрипел тот, пытаясь вырваться из медвежьего захвата. Он запечатал Алексею по печени, отчего тот только разъярился и больше оппоненту спуску не давал. Он бил по небритой роже, по сверкающим глазам — бил до полного усвоения. Но вовремя остановился — убивать не стоило. «Контрабандист» хрипел, давясь обломками зубов, плевался кровью. Алексей скатился с него, схватил за шиворот и потащил на тропу, где бросил под ноги буланому Тихоне. Драка практически завершилась. Коптелый отбил бейсбольной битой долговязому весь ливер и как-то задумался, поигрывая свежеприобретенным ножом — не выпустить ли этому проходимцу все его двенадцать метров кишечника? Передумал, швырнул холодное оружие в пропасть и сверкнул белозубой улыбкой.
— А чё, я крут…
Лишь «вольнонаемный» Ракович не желал сдаваться. Он был скользкий, как рыба-угорь, верещал, как баба. Убегал от Вовки и Антона, метался по каменистой горке и голосил болотной выпью:
— Пацаны, вы что удумали, вы обалдели! Вас же уроют!!!
Но с точки зрения Вовки и Антона, их занятие было вполне достойным делом для пацанов. С сатанинским хохотом они носились за Раковичем, загоняли под козырек скалы, перебраться за который было трудно. Антон метнулся, чтобы схватить того за ноги, — не удалось, и Антон душевно треснулся грудиной. Ракович пятился на склон, из-под ног выскальзывали камешки, сыпалась глина. Он затравленно вертелся, выл на полную луну.
— Втетерь ему, Вован! — возмущенно выкрикнул Антон, и Ракович проморгал — Вовка Струве оттолкнулся обеими пятками от выступа в скале, послал себя вперед, подсек предплечьем вражескую коленку изнутри и радостно закричал:
— Лови подачу!!! — когда противник не устоял на одной ноге и покатился, сотрясая внутренности…
Лошади сбились в кучу, встревоженно прядали ушами, но не разбегались, чуя, что законный хозяин где-то рядом. Избитых «контрабандистов» друзья сложили рядом и нависли над ними дамокловыми мечами. Они плевались сгустками крови, стонали от боли. Долговязый дылда — физия характернее некуда, расписанный наколками крепыш, мутный Ракович — мужик под сорок с длинными обезьяньими руками и корявыми, изогнутыми наружу «задними» конечностями. Первые двое — определенно сиделые господа. Вечное проклятие райского уголка под названием Аргабаш. Неподалеку зона общего режима, многие зэки, отбарабанив срок, предпочитают не возвращаться «в Россию», а остаются здесь — обзаводятся хозяйством, семьей. Кто им запретит? Многие снова идут на дело, убывают обратно за колючку, кто-то завязывает с прошлым, кто-то мышкует, как эти двое, например. Не сказать, что городок Аргабаш погряз в криминальных элементах, но временами их присутствие было очень даже заметно…
Эти трое боялись подняться, отчетливо понимая, что их уже «сделали». Они сдавленно матерились сквозь уцелевшие зубы, елозили задницами по тропе. Поколотили их с душой — места живого на мужиках не осталось.
— Они лежали молча в ряд, — глубокомысленно изрек Антон Вертковский, созерцая поверженное войско.
— Трутся спиной медведи, — хохотнул Коптелый, поигрывая битой. — Красавцы, чтоб их… Таких и шлепнуть не жалко.
— Это точно, — согласился Вовка Струве. — Для охотников за органами они уже не представляют интереса.
— Вы кто такие, вашу мать… — прохрипел, потрескивая разбитой челюстью, любитель тату. — Чё это было, козлы?
— Древнее проклятие, господа, — охотно откликнулся Коптелый, приближаясь с битой — он был твердо убежден, что за козлов нужно отвечать.
— Ты бы поосторожнее с древними проклятиями, — на всякий случай предупредил Антон.
— Алексей Дмитриевич, что мы вам сделали? — простонал, держась за отбитые бока, Ракович. — Откуда вы взялись?
— С орбитальной станции «Мир» спрыгнули, — объяснил Алексей. — Кстати, Ракович, я забыл тебе сказать, что ты уволен. Так что не обижайся.
Он подошел к лошадям, похлопал по бочине понурую Метелицу.
— Дурында ты, подруга. Как тебе не стыдно? На кого же ты работаешь? — Лошадь, словно почувствовав провинность, вздохнула пристыженно, спрятала глаза.
Он сбросил с крупа перевязанные веревкой мешки. Не очень тяжелые — стало быть, не золотые слитки, не оружие, не старинные испанские пиастры. Он высыпал содержимое мешка на тропу. Брикеты в целлофановой обертке размером с кирпич — не сказать что глухо спрессованные, но и не разваливались от падения. Он поднял один пакет, помял его пальцами, понюхал — брезгливо сморщился. Проверил другие мешки — везде одно и то же. Ненавидел он эти «продукты», превращающие людей в отбросы, ненавидел этот гнусный промысел и тех, кто им занимается…