Приставы вступили в комнату и схватили Ла Мотта, которого ужас лишил всякой способности к сопротивлению, если бы сопротивление и могло ему пойти на пользу; в сумятице мыслей он сообщил маркизу, что Аделина отправилась в Лион. Впрочем, заявление это слишком запоздало, чтобы помочь ему; хотя маркиз и ухватился за предоставившуюся ему возможность, но обвинение уже прозвучало, и Ла Мотт, страдая от сознания, что подверг опасности Аделину, ничем не облегчив своей участи, молча подчинился своей судьбе. Едва дав ему время собрать то немногое, что он мог захватить с собой, приставы вывели его из аббатства; однако маркиз, приняв во внимание крайнее отчаяние мадам Ла Мотт, приказал одному из своих слуг привести карету из Обуана, чтобы она могла последовать за мужем.
Тем временем маркиз, осведомленный о том, куда направилась Аделина, послал своего доверенного камердинера разузнать, где она укрылась, и незамедлительно вернуться с известиями на виллу.
В полном отчаянии Ла Мотт и его жена покинули Фонтенвильский лес, который в течение стольких месяцев служил им убежищем, и вновь окунулись в суетный мир, где правосудие встретит Ла Мотта своим карающим мечом. Они вступили в лес, найдя в нем пристанище, оказавшееся необходимым из-за прежних преступлений Ла Мотта, и на какое-то время обрели здесь покой, коего искали; но вскоре были совершены другие проступки, ибо даже в столь уединенном месте случаются иной раз искушения, и жизнь Ла Мотта, уже достаточно отмеченная наказанием греховности, ныне явила другую часть великой истины, гласящей: «Где есть вина — душе не знать покоя»[87].
Глава XV
Между тем Аделина и Питер продолжали свой путь без каких-либо происшествий и вышли на берег в Савойе, где Питер посадил Аделину на лошадь, а сам зашагал с нею рядом. Когда он увидел родные горы, его восторженным восклицаниям не было конца, и он то и дело спрашивал Аделину, приходилось ли ей когда-нибудь видеть такие холмы во Франции.
— Нет, нет, — говорил он, — для Франции тамошние холмы очень даже хороши, да только их и помянуть-то нельзя рядом с нашими.
Аделина, восхищенно оглядывая потрясающие грандиозные пейзажи, с самой искренней теплотой соглашалась с утверждениями Питера, что еще больше вдохновляло его, и он с жаром продолжал распространяться о преимуществах своего отечества; при этом он совершенно забывал о его недостатках и, несмотря на то, что отдал свои последние су крестьянским детишкам, босиком бежавшим рядом с лошадью, говорил только о счастье и довольстве здешних жителей.
Его родная деревенька и в самом деле выделялась на общем фоне страны и обычных последствий деспотического правления; это было процветающее, здоровое и счастливое селение, обязанное всеми этими достоинствами главным образом благодеяниям своего духовного пастыря.
Аделина была измучена долгими испытаниями, тревогами и усталостью, она мечтала о том, чтобы их путешествие наконец завершилось, и то и дело обращалась с этим к Питеру. Она ослабела и пала духом. Мрачное величие ландшафта, еще недавно вызывавшее восхищение, теперь повергало ее в ужас; она трепетала от шума горных потоков, ревевших среди каменистых утесов и с грохотом низвергавшихся в долину, пугалась скал, то нависавших над дорогой, то крутым обрывом уходивших вниз. Как она ни устала, все же временами сходила с лошади и шла пешком по крутой каменистой дороге, страшась ехать по ней верхом.
День уже шел к концу, когда они дотащились до маленькой деревушки у подножия Савойских Альп; солнце во всем своем вечернем великолепии опускалось за горные вершины, искоса осветив прощальным взглядом пейзаж, столь мягкий и умиротворяющий, что Аделина, как ни была утомлена, не удержалась от восторженного возгласа.
И тут же ее внимание привлекло романтическое расположение деревни. Она лежала у подножия нескольких величественных гор, цепью охватывавших озеро, чуть отступив от него, и леса, сбегавшие вниз от вершин, как бы заключали селенье в объятия. Озеро, не тревожимое даже легчайшим ветерком, отражало все оттенки пурпура и золота, расцветивших горизонт по краям, и с каждой секундой все глубже погружалось в сумерки.
Завидев свою деревню, Питер радостно воскликнул:
— Слава Тебе, Господи! Мы почти дома, ненаглядное мое родное гнездо!