Роман в лесу

После этой встречи он более не отклонял приглашений Ла Люка, часто являлся с визитом и нередко сопровождал Аделину и Клару в их прогулках. Ласковые, рассудительные речи последней, по-видимому, благотворно действовали на его душу, и в ее присутствии он беседовал с таким оживлением, какого Ла Люк не замечал в нем в иное время. Сходство вкусов, умная его беседа вызывали у Аделины удовольствие, и это, вместе с состраданием, какое внушала ей его тоска, завоевало ее доверие, так что она беседовала с ним свободно и откровенно, как никогда.

Вскоре его визиты еще участились. Он ходил на прогулки с Ла Люком и его семейством, сопровождал их на маленькие экскурсии к величественным руинам римских сооружений[106], которые так украшают окрестности Ниццы. Когда дамы оставались дома и сидели за работой, он вносил оживление, часами читая им что-нибудь, и они с удовольствием отмечали, что душа его немного отдыхала от тяжкой печали, его угнетавшей.

Мсье Аман страстно любил музыку; Клара не забыла захватить с собой свою драгоценную лютню; иногда он трогал струны, наигрывая самые нежные и грустные мелодии, но ни разу не поддался уговорам сыграть что-нибудь. Когда играли Аделина или Клара, он сидел в глубокой задумчивости, словно забыв об окружающем; и лишь когда глаза его с печалью останавливались на Аделине, из груди его вырывался вздох.

Однажды вечером Аделина попросила разрешения не сопровождать Ла Люка и Клару, которые собрались нанести визит жившему неподалеку от них семейству, и вернулась на террасу, выходившую в сад, откуда было видно море; она смотрела на спокойное великолепие заходящего светила и на нимб его, отраженный гладкой поверхностью моря, и чуть слышно, гармонично перебирала пальцами струны лютни, напевая в унисон слова, написанные ею однажды, после того как она прочитала вдохновенное творение Шекспирова гения — «Сон в летнюю ночь».

Титания[107] — своему возлюбленному

Летим со мной, летим скорей — На острова, где даль без края, Где Лето пляшет средь ветвей, Гирлянды пестрые сплетая! Мы полетим над бездной вод, Где нереиды на просторах Неспешный водят хоровод В своих коралловых уборах: К ним, на прибрежные пески, Лишь только день сомкнет зеницы, За мной слетаются, легки, Моих придворных вереницы; И нимфы подплывают к нам И, нашему веселью вторя, Скользят по меркнущим волнам Под мелодичный рокот моря… Летим скорей, летим со мной — Нас ждет Ямайка, остров чудный: Громады гор, лазурный зной, Долины в дымке изумрудной! На троне там, среди садов, В короне, зеленью обвитой, Царица всех земных плодов Своей повелевает свитой: Цветам, затерянным в траве, Дарует злато и багрянец, Лучом, добытым в синеве, На виноград наводит глянец… Там, среди миртовых кустов, Среди душистых рощ лимонных, Прохладный ветер нас готов Овеять, танцем утомленных. А поздней, сумрачной порой, Когда луна уснет за тучей, Нам светлячков веселый рой Подарит свой огонь летучий. Мы мед сосем из тростника, Припав к живой, созревшей трубке, Вкушаем сладость молока, В тугой кокос вонзая зубки. А если молния во мгле Сверкнет и грянет гром нежданный — Нас от дождя в своем дупле Укроет кедр благоуханный. Всего же сладостней для нас, Под пальмовой широкой сенью Таясь, внимать в полночный час Печальной Филомелы[108] пенью… Всю роскошь неги неземной, Что ведают одни лишь феи, Я дам тебе, избранник мой: Летим со мной, летим скорее!*

Аделина умолкла — и тотчас услышала повторенное негромко:

Всю роскошь неги неземной, Что ведают одни лишь феи!

Обратив глаза туда, откуда донесся голос, она увидела мсье Амана. Аделина вспыхнула и отложила лютню; он тотчас взял ее и трепетной рукой заиграл столь проникновенно,

Что даже Смерть в ответ ему вздохнула б[109].