Между тем, граф д’Ерми не мог не заметить, что почему бы то ни было, но Мари переменилась в отношении к нему совершенно. И действительно, бедная женщина замечала часто, как взгляд отца останавливался на ней, и ей казалось, что для такого взгляда ничего не могло оставаться тайной, что отец ее читал в ее сердце, как в открытой книге, все, что она так тщательно от него скрывала. Она угадывала даже и те минуты, в которые отец ее хотел заговорить с нею о Леоне, и в ужасе довольно неловко старалась обратить разговор на другие предметы или произносила слово, которое тут же останавливало отца, не думая, что этим она не разгоняет, а только усиливает его подозрения. Естественно, такое напряжение обоих охлаждало мало-помалу их отношения и заставляло Мари не оставаться наедине с отцом и перестать почти посещать его, ибо она чувствовала себя в состоянии признаться ему во всем при первом его слове. А Бог один знает, к чему привело бы такое признание!
С каждым днем, однако, граф д’Ерми страдал все более и более; двадцать раз, по крайней мере, он решался идти к Леону и именем чести заставить его сказать правду; он решался на коленях умолять его уехать куда-нибудь, лишь бы только он увез с собою волнение и беспокойство его дочери; но каждый раз останавливался перед исполнением своих намерений весьма естественною мыслью, что, быть может, он обманывается сам, и, не зная ни человека, с которым ему предстояло иметь дело, ни его сердца, он боялся, чтобы такого рода откровение не принесло еще более зла Мари, а в особенности если бы Эмануил узнал об этом — Эмануил, который, как мы сказали, казалось, не думал ничего подозревать и действительно не подозревал.
А было лицо, наблюдающее за всем, — лицо, поклявшееся сообщить истину целому свету, и это-то лицо была Юлия.
X
В это время обществом овладело желание государственных преобразований, и де Брион стоял во главе партии реформистов. Идеи великодушия нашли в нем твердую опору, и он поддерживал их не вследствие одного только честолюбия, но искренно желая добра своему отечеству, ради самого добра, не думая вовсе о том высоком положении, которое мог ему дать его успех. Мы видели, что его хотели остановить в этом стремлении, предлагая ему министерский портфель; но Эмануил отказался от этой чести, потому что, став министром, он должен был смириться с тем, что находил несправедливым для народа.
Если бы мы захотели сделать отступление от нити нашего рассказа и распространиться о проектах, предложенных Эмануилом, то как много государственных людей показались бы ничтожными в сравнении с нашим героем! Но мы повествуем историю сердца, вовсе не имея в виду анализа общественных преобразований, и только изредка указываем на политические события, чтобы показать то роковое влияние, какое они имели на частную жизнь де Бриона.
Так, его известность была поводом сближения с ним Юлии Ловели, та же известность заставила его полюбить Мари д’Ерми, и та же известность, которой он принес в жертву свое счастье, была единственною причиною тех событий, которые составляют предмет нашего романа. Собрание реформистов под председательством Эмануила было назначено в Поатье. Его уведомили об этом, и он, сказав Мари, что должен оставить ее на несколько дней, уехал из Парижа.
Мари была почти рада его отъезду, отсутствие мужа давало ей возможность оглядеться и привести свои мысли в надлежащий порядок. Через два часа, как Эмануил уехал, Леон был уже у г-жи де Брион.
Юлия, казалось, только и ждала этого: она знала, что Эмануил уехал, знала, что Леон у его жены, и потому отправилась немедленно в квартиру маркиза и взяла оригиналы тех писем, с которых до сих пор она получала только копии. Овладев ими, она приехала к г-же де Брион и потребовала свидания. Ей отвечали, что г-жа де Брион не принимает.