Сама мысль о конституции кажется греховной. Карась желает, чтобы его жарили в сметане, и обижается при мысли о новшествах. Впрочем, молодежь и тогда была настроена иначе. Секретарь французского посла в своем донесении сообщает, что в Москве «на улицах и домах только и слышны речи об английской конституции, о правах английского парламента». Одни из молодых предлагали шведские образцы, другие избирательное правление, как в Польше, третьи говорили о республике и о том, что монарх вообще не нужен, но большинство все же обращало взоры к Англии. По образному выражению В. О. Ключевского, «глаза разбегались по разным конституциям, как по красивым вещам в ювелирном магазине. Лишенные политического глазомера, они не видели, что от пыточного застенка до английского парламента расстояние довольно значительное».
Все разбились на партии. «Партий бесчисленное множество», — удивляется этой русской черте итальянский посол де Лирия. Но, по всей видимости, большинство было все же за старину, за добрые старые порядки привычного самодержавия. В среде дворянства, по словам Феофана Прокоповича, определились два течения. Одно — «кроткое», представители которого мобилизовали свои силы, чтобы указать Верховному Тайному Совету, что маленькая кучка по своему произволу не вправе состав государства переделывать — «неприятно то и смрадно пахнет». Вторая партия — «дерзкая» — собиралась с силами, чтобы напасть на верховников с оружием и всех их «перебить».
В этом странном явлении, когда управляемые будто бы боятся послабления и облегчения крепкой узды, в которой держат их правители, есть, конечно, многое от исконного холопства, от тех рабских привычек («вы отцы наши, мы ваши дети»), от которых отвыкнуть вовсе не так легко, чему много доказательств дала нашему поколению даже и нынешняя революция.
Но одной этой привычкой к рабству дело, думается, не исчерпывается. Был здесь еще и здоровый скептицизм, боязнь «данайцев, дары приносящих». По выражению историка екатерининских времен князя Щербатова, главная основа конституции Тайного Совета сводилась к тому, что верховники выдвигали только себя лично: «вместо одного толпу государей сочинили». Иметь и одного государя вовсе не так легко, говорил приобретенный опыт. Что же будет, если их окажется несколько?
В письме, ходившем тогда по рукам в Москве в целом ряде списков, читаем: «Слышно здесь, что делается у нас, чтобы была республика. Я зело в том сомнителен. Боже сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десять фамилий. Так мы совсем пропадем. Принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать».
Тайный Совет продолжает вести свою интригу. В торжественном заседании 2 февраля сенату, синоду, генералитету и штатским чинам преподнесены подписанные Анной «кондиции» с ее заявлением, будто эти новшества введены ею лично, по своей доброй воле, «для пользы Российского государства и к удовольствию верных подданных».
Все потрясены. По описанию Феофана Прокоповича, «все опустили уши, как бедные осляти. Один князь Головин часто отхаркивал и выкрикивал до сытости — вот-де как милостива государыня!».
И так как все молчат, Головин с упреком спрашивает:
— Что же никто слова не промолвит? Извольте сказать, кто что думает. Хотя, впрочем, и сказать-то нечего, а только благодарить государыню.
Но все продолжают задумчиво молчать, словно постарели разом, — «дряхлы и задумчивы ходили».
Задумчивые и испуганные, все единогласно объявляют, что, выслушав присланное императрицей письмо с «кондициями», «все остались тою ее величества милостью весьма довольны, в чем своими руками и подписуемся».
Могла ли утвердиться и уцелеть — пусть куцая — конституция в те годы? В городе начались волнения. Верховный Совет опубликовал особое напоминание, что для мятежников есть сыщики, пытки, а также полководцы. Оппозиция скрылась в подполье. По описанию Прокоповича, испуганные «малопомощные» собирались тайком, шептались, боясь ночевать дома, перебегали из одного дома в другой и даже ночью появлялись на улицах только переодетыми до неузнаваемости.
На долгие годы сохранилась с тех пор в России привычка к конспирации, переодеваниям, ночевкам у знакомых.
Верховный Тайный Совет продолжает в ожидании приезда новоявленной конституционной правительницы разрабатывать в спешном порядке подробный план конституции. По этому плану верховная власть принадлежит Тайному Совету в составе 12 членов. Императрица имеет только два голоса. Над войсками начальствует тот же Совет. Рядом с сенатом возникают две палаты. Верхняя из 200 членов по выбору дворянства, и нижняя из городских и купеческих представителей. Императрица — подумать только! — ограничена даже в личных тратах. Сто тысяч в год — и баста! Екатерина I в последний год успела, например, прожить около шести с половиной миллионов. Верховный Совет делает все, чтобы задобрить, переманить на свою сторону дворянство, духовенство и купечество. Дворянству гарантировано освобождение от обязательной службы. Купечеству и духовенству обещан ряд важных льгот. Чтобы окончательно задобрить их, в текст конституции вводится требование: «Дворовых людей и крестьян ни к каким делам не допускать».