Та же переменчивость и непоследовательность проявляется и в отношении Елизаветы к евреям. Особый указ от 2 декабря 1742 года категорически требует изгнания из России всех евреев, за исключением тех, кто примет православие. Сенат пытается доказать императрице, что этой мерой наносится большой вред отечественной торговле, но Елизавета стоит на своем прочно. От врагов Христовых она не желает интересной прибыли. Даже какой-то секретарь русского посла в Вене должен был немедленно покинуть свой пост. Его имя, оказывается, Симон! Даже знаменитый португальский врач Санхес, только что приглашенный самой Елизаветой в члены Российской академии и по ее приглашению приехавший в Россию, тоже попадает под действие этой меры. Президент академии по этому поводу пишет Санхесу письмо: «Ее величество лично против вас ничего не имеет, но она думает, что ее совесть не позволяет ей оставить в академии человека, который, покинув знамя Христа, позволил себе сражаться под знаменами Моисея и пророков Ветхого Завета».
Академик Санхес очень удивлен. В простоте души он полагает, что никогда не «покидал знамени Христа», ибо христианином никогда не был, что он вовсе не «сражался» под знаменем Моисея и что пророки Ветхого Завета — это даже и с точки зрения христианства вещь никак не позорящая. Но Елизавета разбирается во всем этом лучше.
Отношение к евреям у императрицы, кажется, достаточно определенное.
И все же принципиальность императрицы в этом вопросе совсем не такая угрожающая, как это можно было подумать. Некий еврей-ювелир Грюнштейн получает от Елизаветы в дар 1000 крепостных, самых настоящих христиан. Через несколько лет после этого еврей Грюнштейн женился. Елизавета Петровна приезжает к нему на свадьбу и дарит ему еще 2000 крепостных. Далее Елизавета делает его дворянином и зачисляет в самую элитарную часть гвардии, в число лейб-кампанцев ее величества.
Главной трагедией Елизаветы являлось безденежье во всех его видах и формах. Если даже не говорить о том трагическом недостатке денег, какой отличал ее девические годы, затянувшиеся до четвертого десятка, то даже и после воцарения она сплошь и рядом остается без гроша. Тратятся огромные, ни с чем не сообразные суммы, аппетиты становятся все больше, требования все повышаются, а денег, увы, все нет и нет. Уже в 1742 году Мардефельд в своем донесении сообщает: «Все кассы исчерпаны. Офицеры уже 10 месяцев не получали жалованье. Адмиралтейство не имеет ни одной копейки». Мардефельд рассказывает о том, какие сцены разыгрываются зачастую во дворце по случаю визитов кредиторов. У них брали ткани, бриллианты, но денег никто платить не желает. Тот же Мардефельд описывает, например, сцену, когда Елизавета восторженно кидается в переднюю, узнав, что к ней пришел торговец модными товарами. Елизавета пламенно желает посмотреть новые образцы, но, увы, ничего нового не принесли. Торговец пришел требовать 400 рублей, причитающихся ему за отпущенный ранее товар. После долгих разговоров, когда заведующий финансами Чоглоков категорически заявляет, что денег нет, что он не господь Бог и чудес творить не умеет, Елизавета отправляется в свою спальню и приносит оттуда 400 рублей. Но дает она их не торговцу, а Чоглокову с тем, чтобы он эти 400 рублей вернул не позже чем через месяц — Елизавете нужно платить за бриллианты.
Любопытной чертой Елизаветы является еще и то, что она всегда заботилась копить свои личные, особые деньги, как будто всегда была готова к внезапному отъезду, к срочному бегству, при котором нельзя же оказаться «без валюты».
Французские галантерейные магазины отказывались отпускать во дворец модные товары в кредит. Но траты продолжаются полным ходом. На постройку Зимнего дворца потрачено более десяти миллионов рублей. Огромные деньги уходят на бриллианты и наряды, на выписку итальянских певцов. Платить за все это зачастую нечем. Сплошь и рядом за столом Елизаветы «недоставало пряностей и слив, а вино подавали самое отвратительное».
У Мардефельда мы находим сведения о том, как толпа матросов остановила карету Елизаветы, едущей в монастырь. Надо сказать, что поездки в монастырь считались особо важными. Кроме религиозных мотивов, были еще мотивы другого свойства: почему-то любимым местом для любовных свиданий Елизаветы были именно монастыри. Грубые матросы, не считаясь ни с чем, окружают карету и громко требуют выплаты жалованья.