Мы с трудом разыскали аэродром, оказавшийся обычной деревенской улицей. Вдоль одной стороны ее, тесно прижавшись друг к другу, стояло несколько чудом уцелевших бревенчатых хат, а вдоль другой — самолеты — истребители и штурмовики. Сзади них тускло желтел песчаным откосом высокий берег речки, обильно занесенной снегом. За речкой начинался бор, из-за которого валили густые столбы черного дыма. Там была линия фронта.
Подрулив к прикрытой, брезентом груде уложенных ящиков, я выключил моторы.
Начальник штаба, щуплый носатый капитан с мефистофельским профилем, щурясь от дыма трубки, старательно накладывал сургучные печати на пакет. Увидев меня, он кивнул и, продолжая работать, сказал:
— Ну, вот, хорошо. Прилетели, значит? Одну минутку, я сейчас.
Я положил перед ним документы.
Смолистый запах раскаленного сургуча и висящие в воздухе сизые струйки табачного дыма придавали комнате, заваленной папками и рулонами карт, такой домашний вид, что я, прислонившись к горячей печке, блаженно зажмурил глаза: «А может, и нет войны? Может, это только сон? И этот капитан в накинутой на плечи шинели, и этот отдаленный гул артиллерийской перестрелки?..»
— У нас очень важный груз, но полторы тонны, — сказал капитан, рассматривая грузовые документы. — Не много ли будет?
Я прикинул. Вообще-то многовато, но… ведь к партизанам летим!
— Нет, ничего. Грузите, — сказал я и вышел на улицу.
Самолет уже грузили. Три бойца, сняв телогрейки, подтаскивали к трапу тяжелые ящики с минами.
Тут же вертелись мальчишки, кричали звонко:
— Товарищ техник-лейтенант, а это можно тащить?
— Можно, — отвечал из самолета борттехник. — Тащите!
Кряхтя и высовывая от усердия языки, ребята таскали груз, который полегче. Одеты мальчишки были кто во что горазд: кто в старую, не по росту телогрейку» кто в немецкий мундир до пят, кто в женскую кофту. На ногах у кого были валенки с дырявыми пятками, у кого старые опорки. Только один был одет во все новое: защитного цвета телогрейка, гимнастерка, синие суконные штаны-галифе, аккуратно подшитые валенки. Все было по росту и впору, лишь великовата шапка. Она беспрестанно съезжала на лоб, и мальчик быстрым привычным движением то и дело поправлял ее. Старался он изо всех сил. Подняв ящик и взвалив его на спину, он, согнувшись до самой земли, торопливо побежал с ним к трапу.
Бортрадист Бедросов, худощавый сержант с широкими черными бровями, подхватив груз, сказал:
— А ты крепкий, Жучок, молодец! — и, увидев меня, предупреждающе шепнул: — Майор!
Мальчик оглянулся, поправил шапку и, лихо взяв под козырек, поздоровался со мной:
— Здравствуйте, товарищ гвардии майор!
— Здравствуй, — сказал я. — Это ты Жучок?
— Я! — глядя на меня живыми серыми глазами, с готовностью ответил мальчик.
— Что-то имя странное у тебя. Или это прозвище? Не похоже. Жучок должен быть черным, а ты… светишься весь.
Мальчик снисходительно улыбнулся:
— А это не имя. Фамилия у меня такая — Жучок. А звать Иваном. Иван Жучок.
— А сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
Я посмотрел на него с недоверием:
— Будто?
Жучок смутился, поправил шапку и принялся носком валенка ковырять в снегу ямку.
— Ну, не четырнадцать, конечно, а одиннадцать, — признался он. — Это я так, прибавляю, чтобы в бой меня взяли — фашистов бить. Да вот все говорят — мал. А я из пулемета могу стрелять, гранаты бросать.
Внезапно он обернулся, посмотрел укоризненно на своих застывших от любопытства товарищей:
— Ну, чего встали?! Уж и поговорить не дадут. «Мстители». Грузить надо, помогать фронту. Как уговорились?.. — И ко мне: — Разрешите продолжать погрузку, товарищ гвардии майор?
— Грузите, — ответил я и отошел от самолета.
Темнело. Сосновый бор наливался чернотой. И только там, где дымились пожары, розовели слегка макушки сосен да грязноватым заревом отсвечивали облака. Изредка глухо, раскатисто ухало. Мерцая в морозном воздухе, взлетали ракеты.
Вылетать было рано, и я стоял, глядя на сверкающие вдали орудийные сполохи. Кто-то, поскрипывая снегом, подошел ко мне сзади, вздохнул и помолчал, видимо, не решаясь заговорить. Я обернулся. Это был Жучок.
— Ты ко мне?
— К вам! — обрадовался мальчик. — Я хочу попросить… Товарищ командир, возьмите меня с собой к партизанам! Там мое родное село.
— Ах, вон оно что! А ты разве не здешний?
— Нет, не здешний.
И он назвал местечко, куда лежал наш путь. Я подозрительно покосился на мальчика. Знал ли он наш маршрут, или это случайное совпадение?