Переборол себя, выбрал дом с резным крыльцом, с витиеватыми балясинами. Высокий забор из каменных плит, ворота. Подошел к закрытой ставне, поднял руку, чтобы постучать, и… не смог. Какой-то внутренний голос, твердый и уверенный, сказал: «Не стучи!»
Отошел, опасливо оглядываясь. Нет уж, лучше переждать, может, кто пойдет или поедет. Отошел в поле, к обочине дороги, снял комбинезон, лег в канаву и накрылся. Комбинезон цвета хаки, все ж маскировка на всякий случай!
Лежит, ждет. Ноги болят. В горле пересохло. Холодно. На душе кошки скребут. Страшно. Плен — хуже смерти!..
И уже совсем почти рассвело. Вдруг слышит — телега стучит, лошадь фыркает, и двое громко разговаривают, вроде по-армянски, а ругаются по-русски. Выходить или не выходить? А вдруг это вовсе не армяне, а румыны? Прислушался. Нет, точно, армяне! Пошарил рукой по обочине канавы, подобрал на всякий случай плоский обломок песчаника, сунул в карман: все же!
Подождал, когда подъедут, и поднялся во весь рост. Лошадь, испуганно фыркнув, мотнула головой и стала, кося настороженным глазом. Двое в арбе, оборвав разговор, уставились на Анатолия. А тот — правая рука в кармане (пусть думают, что пистолет!), вихрастый, босой, на небритых щеках мальчишеский пушок, строго сощурив глаза, сказал:
— Здравствуйте!
Старший, круглолицый армянин, брови вразлет, широко улыбнувшись, ответил с заметным акцентом:
— Здравствуй.
Младший, тоже армянин, лет семнадцати парнишка, повторив скороговоркой «здрассте», уставился большущими глазищами на новоявленное чудо.
— Вы советские люди? — спросил Алексеев.
— Ну конечно, советские! — ответили оба. — А что, тебя сбили, что ни?
— Сбили.
— А-а-а, — сказал старший. — Вас тут немцы ищут. Дали вы им здорово!
Восхищенный парнишка скинул с себя телогрейку:
— Нате, оденьтесь.
— Спасибо. — Алексеев надел телогрейку. — Штаны бы еще…
— Будут штаны, — сказал старший. — Все будет. Садись.
Алексеев сказал, забираясь в арбу:
— Там комбинезон лежит в канаве, возьмите. Старший помедлил.
— Комбинезон? Да, надо взять. Улика. Немцы найдут, будут знать, где искать. — И парнишке: — Вазген, сбегай!
Комбинезон уложили под сено. Вазген, не спуская с Анатолия восхищенного взгляда, сел рядом. Старший тронул лошадь.
— Мы спрячем тебя, дорогой, ни один черт не разыщет. Сейчас ты у нас переоденешься, а потом документы тебе справим. Моя племянница Изабелла у немцев в комендатуре переводчицей работает.
Алексеев схватился за вожжи:
— Стой! Не поеду я с вами!
Вазген тронул Анатолия за плечо. Прикосновение было ласковое и убеждающее:
— Не надо бояться, мы советские люди! Корюн — это мой старший брат, и он хороший человек. Не бойся!
— Не бойся, — подтвердил Корюн. — Не выдадим. — И тронул вожжами лошадь. — Скажу тебе больше: я — бригадир, а наш дядя — староста сельской управы, и половину моего дома немцы занимают, из комендатуры. Так что знай, куда мы тебя привезем. Но верь. И не бойся.
Ох, муторно было у Анатолия на душе, пока проезжали деревню. И верилось, и не верилось. Самое скверное, конечно, было то, что он безоружен. Был бы пистолет!..
Наступило утро. Розовое, тихое. Проехав село, они снова очутились в степи. Анатолий удивился. О Крыме он имел совсем другое представление: думал, что горы да снежные вершины, а тут вон, голая степь…
Навстречу промчались три мотоцикла. За рулем и в коляске немцы в угловатых касках, с автоматами на груди. Проезжая, они дружески кивнули Корюну.
— Из комендатуры, — сказал Корюн, понукая лошадь. — Наверное, поехали тебя искать.
Алексеев передернул плечами: страшно. Плен — хуже смерти!
Впереди показался полуразваленный сарай с оголенными ребрами крыши, груды мусора, битого кирпича, заросшего полынью. Что-то знакомое, будто он был уже здесь… Ах да — это во сне! Мусор, битый кирпич… А дальше окраина села. Нет, не поедет он дальше! Спрячется здесь…
— Всё! — сказал Анатолий, натягивая вожжи. — Тпр-р-ру-у! — Лошадь остановилась. — Дальше я не поеду. Здесь пережду. В сарае.
У братьев обиженно округлились глаза.
— Да что ты, не веришь? Чего боишься? Уже дома почти!
— Нет, — твердо сказал Анатолий, слезая с арбы. — Не поеду! Тут подожду. А вы, если можно, принесите мне переодеться и поесть.
Братья затараторили по-армянски. «Продают!» — подумал Анатолий, остро ощущая свою беспомощность.