— Как это случилось?
Она сглатывала, мышцы шеи напрягались, пульс под высоким воротничком все так же звучал музыкой. — Тебя… ты… — Она беспомощно всплеснула одной рукой.
Впервые с того дня три года назад, когда она вошла в мой офис и объявила, что у меня сыро, моя мисс Дейл растерялась.
— Разжился вот малость. — Я отклеил от шеи мокрый воротник рубахи. — Не хочу доставлять тебе беспокойство. Завтра вечером что-нибудь придумаю.
В ее передней прошли самые долгие тридцать секунд моей жизни. С меня текло. И восход я чувствовал, как приближение бури, когда был лопоухим мальчишкой на ферме, а о большом мерзком городе слышал только в церкви.
— Джек, ты — осел, — сказала Софи. — Это укус?
— И еще кое-что.
Мисс Дейл вздернула подбородок и оглядела меня сверху вниз:
— Бифштексов больше нет.
Ее пульс вернулся, по-прежнему грохотал и горячо бился у меня в ушах. Понятно, что я не из хороших парней, иначе разве пришел бы сюда?
— Я пойду… — Я завел руку за спину и нащупал ручку двери.
— Ничего подобного! — Передо мной опять стояла мисс Дейл, накрахмаленная и знающая свое дело.
Дрожащими пальцами она расстегнула верхнюю пуговицу воротника.
— Софи…
— Сколько я на тебя работаю, Джек?
Она расстегнула еще одну пуговицу. Тонкие пальцы шевельнулись, и я сделал шаг вперед. Обожженная кожа хрустела, одежда была такой тяжелой, что могла бы стоять колом.
— Три года. И не ради жалованья, и, уж конечно, не ради твоего личного обаяния.
Из ее уст это был комплимент.
— Как вы милы, мисс Дейл!
Она расстегнула третью пуговицу, а ее пульс манил меня словно маяк. Теперь я знал, чего хочет жажда, и знал, что при этом чувствуешь, и знал, чем это может кончиться.
— Мистер Беккер, заткнитесь. Иначе я выйду из себя.
Софи лежит на розовой простыне с оборками. Шторы задернуты, в квартире тихо. Так тихо! Есть время все обдумать.
Когда человек просыпается в собственной могиле, ему стоит задуматься о смене профессии. Он многое может.
Как дьявольски тихо! Я сижу, прислонясь к двери спальни, подтянув колени. Софи такая тихая и бледная. У меня хватило времени рассмотреть каждый дюйм ее лица и удивиться, каким же я был дураком, что не разглядел такую куколку у себя под носом. У меня на это ушло три дня. Два дня назад дама в черном платье сделала последний глоток, а ее прекрасный дом сгорел. Все газеты кричали об этой трагедии, и Вьюн Маллой тоже захлебнулся собственной кровью под дождем. Думается, пора подыскать для сыскной работы другой город. Например, Лос-Анджелес. Там почти вся деловая жизнь кипит в темное время суток.
Скоро зайдет солнце. Софи лежит скрестив руки на груди; одеяло натянуто до подбородка, тепло и уютно подоткнуто, и лампа включена, чтобы ей не просыпаться в темноте, как недавно проснулся я. Дождь больше не стучит по крыше, и я слышу сердцебиение людей в соседних квартирах.
Господи, надеюсь, что она проснется!
Перевод Г. Соловьевой
Кэтлин Кирнан
Безназвания 12
Найти ее оказалось легко. Не сложнее, чем уронить журнал, испечь пирог, перепихнуться. Я так много лет провела в поисках. Десять лет искала напуганных стариков, безумных таящихся женщин, книги, о которых давно забыли. Многие годы проступков, кощунства и богохульства, ради того чтобы стать достойной в ее глазах, если бы я смогла найти ее. Но я сомневалась, что это случится.
«Я бы искала, — думала я. — Я бы искала так, как никто и никогда не искал».
Наверное, искала бы всю свою жизнь. И была бы так же далека от истины, как и все другие до меня. Я находила только намеки и слухи. Иногда мне казалось, что я близка. Но в самый последний момент понимала, что заблуждаюсь.
Я ожидала того, о чем мне рассказали, то, о чем прочитала в книгах «Невыразимые культы», «Тайны Червя», «Книга Эйбона». Хрупкие страницы, запутанные загадки. Отчаяние росло во мне. Я чувствовала себя идиоткой, преследующей миф, выдумку сумасшедших и лжецов. Но однажды ночью она сама нашла меня.
Что было после — не помню. Темнота. Боль. Я проснулась в поту. В полутьме различались лишь тени, похожие на наркоманов. Высокие стены, каменная кладка, кирпичи, раствор, ржавые двери. Постоянный звук капающей где-то воды. Я лежала на матрасе, промокшем от пота и крови, покрытом плесенью, голая. Сломанные кости, выбитые зубы. Я была до смерти избита. Боль вызывала во мне желание раствориться, опуститься в застывшую, нечувствительную темноту.
Но она присела рядом, следя за мной эбеновыми глазами. Хищными, голодными глазами, таинственными, как черные дыры, ждущие в центре Галактики. Ждущие, чтобы поглотить звезды, планеты и даже время. Глазами, готовыми поглотить душу.