- Маш! Ой… Мария Павловна!
- Да, привет Насть.
Меня откровенно крючит.
- Вам что плохо? Может быть вам помочь, а?
- Да, что-то прихворнула…
Отрываюсь от стойки и ползу дальше, к своему новому кабинету. Ох, тяжко мне, тяжко. Задираю голову к потолку и вздыхаю. Кто-то опять здоровается:
- Здравствуйте.
Каждое слово, словно гвоздь в затылок и я опять морщусь.
- Ой… Здрасьте.
Так и иду, держась за голову и стараясь не расплескать мозги.
Но дойти до спасительной двери не успеваю – сзади раздается громкий голос Пузырева:
- Мария Павловна!
У него какие –то листки в руках. Наверняка какую-то фигню хочет всучить. Протестующе выставляю руку вперед, отстраняя от себя все его бумажки.
- Привет… Да.
- Здравствуйте. А… У меня тут есть некоторые соображения.
Меня аж всю перекашивает. Ну, прямо, с ног до головы. Это он про что? Ни одного слова не поняла. Растягиваю губы в щель:
- Так. Стоп… Во-первых, не ори.
- А... А я не ору.
Я его не слушаю, киваю и разворачиваюсь в сторону открытой двери в кабинет:
- Вот. А во-вторых, потом.
- Что, потом?
Голосом, не терпящим возражений, заканчиваю прения:
- Все, потом!
Захожу внутрь и плотно прикрываю дверь.
***
И двадцати минут не могу просидеть - меня мутит и приходится выползать наружу. Цель понятна - успеть до унитаза, когда начнет выворачивать. А может, если погулять по холлу, по кабинетам, то и не начнет? Но здесь тоже не сладко - народ снует, болтает, суетится. С кухни, еще издали слышатся женские голоса на повышенных тонах, мгновенно отдающиеся в голове новой болью… Стасин визг особенно болезненнен:
- Кто бы говорил, гордая нарисовалась! Сама с каким то студентом по подвалам тискается!
Настин голос, не такой тонкий, как у Болотной, громко пытается перекрыть весь звуковой диапазон, слышимый человеческим ухом:
- Кто тискается, ты чего несешь-то вообще?
- Куры несутся, ясно?
Блин, поубивала бы всех! Нашли время и место. Врываюсь на кухню и, взмахнув отчаянно руками, сама ору:
- Так, стоп, прекратите!
Я хриплю почти мужским басом, заставляя курятник боязливо притихнуть, а потом прикладываю руку ко лбу - у меня там, в башке, и так стадо слонопотамов, а тут еще это бабье с воплями.
- Потише нельзя? Разорались, как коровы недоеные, кошмар какой-то!
Они стоят с широко раскрытыми глазами. Что-то не так? Но мне сейчас не до реверансов – выскакиваю в дверь и спешу туда, куда меня влекут внутренние позывы. Блин, только бы успеть.
***
Унитаз оказывается без надобности и я возвращаюсь назад в свою келью. Где-то, через полчаса, приходит Мягкова с бумагами:
- Мария Павловна, вот то, что вы просили вчера.
Я? Вчера? Она отдает свои листки мне в руки, а сама перемещается к окну, за мое кресло, за мою спину. Приходится снимать темные очки и таращиться в ее бумажки, но сконцентрироваться нет никаких сил. По десять раз перечитываю каждое предложение, и все равно получается бессмыслица. Подняв глаза к потолку, тяжко вздыхаю – вот, за что мне такие мучения?
-О-о-ой… Пф-ф-ф…
Валя испуганно интересуется.
- Что, все так плохо?
Снова цепляю очки на нос. Начальник из меня сегодня, ну, никакой.
- Со мной да, а вот это твое обоснование вроде бы ничего.
Придерживая бережно голову рукой, пытаюсь все-таки, прочитать, что же там написано. В этом самом обосновании. Валя нависает надо мной, пытаясь разглядеть, что же я там так долго вычитываю.
- Вы до конца прочитали?
В какой-то степени, в какой-то степени…
- Первый абзац до конца. … Полный абзац!
В голосе Мягковой радостное любопытство.
- Что, прихватили вчера лишнего?
- Да, похоже, не лишнего, а паленого!
Просмотрев первую страницу и ничего на ней толком не увидав, отодвигаю в сторону.
- Так что тут у нас со вторым абзацем…
Глаза бегают по строчкам. Бегают и бегают… И не задерживаются. Наконец удается сконцентрироваться и зацепиться за слово.
- А что у нас уже инсталляция чрез два «л»?
А может и правда, через два? Замолкаю, а потом прикладываю руку к голове.
- А да, точно, через два. Блин… Мозги уже не фурычат совсем.
- Может я лучше, завтра загляну?
Мягкова кидает отличную идею, за которую я тут же цепляюсь.
- Ой, Валь, давай … Давай, до завтра.
Сую ей назад бумажки. С этого и надо было начинать. Полностью поддерживаю:
- А то обоснование у тебя какое-то длинное.
Сотрудница мелко кивая головой уходит, а я откидываюсь назад на спинку кресла и прикрываю глаза:
- Фу-у-ух!.... О-о-ой! Господи!
***
К обеду на меня нисходит поискать что-нибудь от головной боли. Я уже могу передвигаться, как человек, и смотреть на мир без темных очков. Наверно поэтому разумные мысли и появляются. В холле натыкаюсь на Мягкову:
- Слушай, Валь, у тебя нет чего-нибудь от башки, а? А то у меня там слоны подрались.
Та лезет в сумку на плече.
- Я сейчас посмотрю.
Мученически шевелю головой из стороны в сторону и смотрю на потолок – не работа, а прямо какие-то страдания.
- Вот держи, можно сразу две.
- Ой, спасибо большое.
Кручу в руках облатку с таблетками и изрекаю самое, наверно, мудрое за последние несколько часов:
- Пойду-ка я домой, пока не окочурилась.
Галя, вперив сосредоточенный взгляд куда-то в сторону, вдруг вещает:
- Правильно! Правильно, Мария Павловна, здоровье дороже.
Да еще пальчиком грозит в пространство. Странная она сегодня. Я лишь вздыхаю:
- М-м-м… Валечка, здоровье - бесценно.
Обхожу ее сзади, и иду к себе в кабинет, собираться и вызывать такси.
***
Через пару часов, уже дома, заметно легчает и ужасно хочется пожрать. Причем, холодного и кисленького, от которого мутить, точно не будет. И такое счастье в холодильнике, в поддоне, неожиданно обнаруживается. Тащу его в гостиную и вытряхиваю содержимое прямо на газеты на столе. Килограмма три апельсинов, не меньше. Часть из них перекладываю в глубокую тарелку и забираюсь с ней на диван. Прихватив и кухонный нож, нашедшийся поблизости. Великоват, конечно, но вставать с дивана и тащится на кухню за ножом поменьше не хочется…
Наконец - то, благодать божья! Кладу ноги в тапках прямо на стол, сверху устанавливаю тарелку с апельсинами, а потом начинаю ножом кромсать кожуру с них… И ломать на сочащиеся дольки… И отправлять в рот одну за одной, одну за одной… А потом...
Слышу, как гремят ключи в дверях, и слышится Светкин голос:
- Мими, проходи… Привет!
Оборачиваюсь и сквозь полки, слежу, как Дорохина там копошится, а потом идет ко мне. Странно, вроде рабочее время, а уже вернулась, и собаку с собой где-то полдня таскала. По крайней мере, я тут мучаюсь уже часа два, не меньше.
- Привет.
- Чего, витамины ешь?
- Ага, лечусь. А ты чего так рано?
Светка, не снимая сумки с плеча, вдруг начинает суетиться возле стола, склонившись, заглядывает под газеты, переставляет стаканы.
- Да я где-то посеяла записную книжку. Ты не видела?
И поэтому все это время где-то шлялась с собакой? Явно мне пудрит мозги. Ладно, потом сама расскажет. Может кавалера завела нового… Собачника… Ну, а записной книжки здесь на столе точно нет.
- Не-а.
- М-м-м… А ты чего такая унылая, голова болит?
- Да нет, вроде отпустило.
- М-м-м... Понятно.
Светлана, все-таки, откладывает свою сумку в сторону и присаживается на валик кресла.
- Ну, а вид чего такой траурный? На работе проблемы?
- Да, так.
- Ну, Маш, не интригуй, давай говори.
Молча, срезаю своим гигантским ножом очередной слой оранжевой шкурки. Дорохина фыркает:
- Ну, не хочешь, как хочешь.
- Да ситуация вся эта напрягает. С Ромкой и его женой.