Подростков со спермотоксикозом не останавливали ни решётки, ни наказания, ни, тем более, запрет воспитателя. Если кто-то кого-то хотел, то сопротивление желанного объекта оставалось вопросом времени.
В общем, выйдя за ворота интерната, я облегчённо выдохнула и мысленно перекрестилась. Пронесло!
Жизнь в деревне оказалась достаточно тяжёлой. Очень быстро я поняла, почему тёть Лена и дядь Лёва взяли опеку над подростком, а не удочерили, например, малышку из Дома малютки.
Во-первых, это выплаты. Не слишком большие, но, если экономить на опекаемом, можно и себе на кусок хлеба с маслом урвать.
Во-вторых, бесплатная рабсила. Что я только за последние пять лет не научилась делать — и воду носить, и печку топить, и навоз чистить, и полоскать бельё в холодной воде. Всего и не перечислить.
Кто жил в деревне, тот поймёт, что такое сельская жизнь. С утра школа, а после, до самого заката, бесконечные дела по хозяйству. А хозяйство у семьи Рамовых большое: коровы, козы, свиньи, куры, гуси. И всех накорми, напои, а коров и коз ещё и подои́.
И огород! Большой. Соток двадцать пять. Посадить, прополоть, окучить, выкопать… И бесконечный полив…
Но самым ненавистным для меня был сенокос. Водни, оводы, слепни, б-р-р!
А вот самым любимым было — пасти коров и коз. Но мне такая удача редко выпадала. Пас скотину сын Рамовых — двадцатилетний Митька. Здоровый бугай. Такой же здоровый, как и ленивый.
Митька нигде не работал, предпочитая сидеть у родителей на шее. Из всех его обязанностей и было-то, что следить за скотиной на пастбище. Но даже эту работу он выполнял кое-как. Хотя, казалось бы, что там сложного? Сиди да смотри, чтобы скотина в лес или ещё куда не ушла. Но, несмотря на молодой возраст, Митька уже был запойным пьяницей, и пить начинал прямо с раннего утра.
— Сонь-ка-а-а!
Опять?
— Что, тёть Лен? — выскакиваю из коровника и мчусь к дому.
Эффект дежавю какой-то!
— Долго ты будешь возиться? — женщина опять поджимает губы, и меня повторно накрывает.
Это тоже уже было! Моя жизнь последние пять лет вообще сплошное дежавю — как заевшая пластинка. Крутит на одном месте, аж зубы уже сводит, а выскочить из колеи никак не можешь.
Но я смогла!
Мама недаром говорила, что я очень умная. Окончив школу почти на одни пятёрки, я поступила в институт на экономический факультет. На бюджет.
Институт находится в областном центре, общага предоставляется бесплатно, плюс ещё мне на днях исполнилось восемнадцать. Поэтому тёть Лена уже считает меня отрезанным ломтём и, ничуть не церемонясь, выжимает последние соки.
— Неси Митьке обед! — она вручает мне небольшую корзинку. — И воды набери! Балбесина!
Последние слова женщина бурчит уже мне в спину, потому что я быстро ухожу от неё по тропинке.
До начала учебного года осталось две недели. Всего потерпеть-то чуть. И всё. Свобода! От тяжёлой работы, постоянного бурчания тёть Лены, недовольного взгляда дядь Лёвы, пьяного мата Митьки и вообще всей этой деревенской жизни. Как ни крути, а я человек всё-таки городской.
Митька спит. Это я слышу ещё на подходе. Ориентируясь на его богатырский храп, подхожу к небольшой рощице.
Ну да, так и есть. Лежит на траве, раскинув руки. Рядом валяется пустая бутылка. Ещё и часа нет, а он уже ноль-пять всосал. И рогатая скотина бесконтрольно разбрелась, кто куда.
Подхожу, аккуратно толкаю алкаша ногой.
— Мить! Я тебе поесть принесла.
Ноль эмоции.
— Мить! Тёть Лена обед передала! — говорю громче.
С тем же успехом.
Отставляю корзинку, присаживаюсь на корточки. Толкаю руками в грудь.
— Мить! Ты есть будешь, или я пош… Ох!
Мгновенье, и уже не Митька, а я лежу на траве. А этот дуболом навис надо мной и щупает везде, где только можно, — смысле, нельзя! Нельзя!!! — и при этом даже глаза не открыл.
— Мить, ты что, сдурел? — визжу. — Отпусти, придурок! Я тёть Лене скажу! Помогите! А-а-а!
Кто б меня ещё слышал? В округе никого. Только я и этот озабоченный сверху. Навалился своим телом, дышит перегарищем в лицо, а руки так и шарят по мне.
— Отвали, козёл! — ору не своим голосом, когда он начинает задирать юбку.
Бесполезно! Это как на стену орать. Но у стены и то мозгов больше, а Митька, к тому же, в дульку пьян.
Пыхтит как паровоз, слюнявит мою шею. А я даже по морде ему дать не могу — мои руки зажаты над головой его стальной лапой. Вторая лапа задрала юбку уже почти до груди, и я чувствую, как ниже поясницы зудит. Значит, сейчас случится непоправимое. Причём виновник сделает это, не выходя из спящего режима.
— А-а-а!
Выворачиваю руки, поджимаю ноги и изо всех сил бью, куда попаду.