Я уже собирался начать третий куплет, когда услышал голос господина Биореля:
— Теперь иди ты. Я уже почти выбрался, вода доходит мне только до колен. Иди скорее!
И он затянул какую-то печальную песню без слов, похожую на похоронную.
Я вошел в воду и почти сразу потерял дно, так как был гораздо ниже его ростом, но я плавал, как рыба, и ничуть не испугался. Однако сильное течение сносило меня и не позволяло плыть прямо, а потому мне понадобилось около четверти часа, чтобы добраться до господина Биореля.
Когда я подплыл к нему, мы сейчас же вышли из воды и оказались на песке.
Он вздохнул с таким облегчением, что я понял, как сильно он беспокоился за меня.
— Понюхаем-ка табачку, — сказал он. — Мы это заслужили.
Но едва он дотронулся до своей табакерки, как громко вскрикнул, отряхивая пальцы.
— Табак превратился в кофейную гущу, а часы, наверное, вертятся, как мельничное колесо в воде. Что-то скажет мой Суббота?
Не знаю почему, но страх у меня совсем прошел. Мне казалось, что всякая опасность миновала.
Однако я ошибся: до берега оставалось пройти больше, чем мы прошли. Опасность нисколько не уменьшилась: перед нами были те же трудности, что и раньше!
Туман стал еще гуще, ночь наступила, и, хотя мы приближались к берегу, до нас не доносилось никаких звуков, указывающих на близость земли: ни мычания коров, ни хлопанья бича, ни скрипа телеги — ничего. Впереди — зловещее молчание, позади — глухой шум надвигающегося морского прилива.
Море было для нас теперь единственным компасом, но компасом надежным и коварным. Если мы пойдем быстро, то можем сбиться с пути; если же замешкаемся, море нагонит нас и поглотит раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, где берег становится круче и прилив замедляется.
Итак, мы снова двинулись вперед, держась за руку. Я часто наклонялся, чтобы пощупать песок, но нигде не находил воды, стекающей к морю. По-видимому, мы вышли на мель с неровной поверхностью; вода оставалась здесь только в ямках или же небольшими струйками разливалась параллельно берегу.
Надежда, окрылившая меня, когда мы благополучно перешли ручей, стала постепенно исчезать… Но вдруг мы оба сразу остановились. Среди окружавшей нас мертвой тишины раздался звук колокола. Через две или три секунды послышался второй удар, затем вскоре и третий.
Это в Пор-Дье звонили к вечерне. Теперь мы могли смело идти по направлению к этому звону, мы были спасены. Ни слова не говоря, как бы по молчаливому соглашению, мы бросились бежать.
— Надо спешить, — сказал господин Биорель. — Звон продлится недолго.
Мы бежали не переводя дыхания, с волнением считая удары колокола. И, хотя мы не обмолвились ни словом, я отлично понимал, что если колокол перестанет звонить раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, то снова окажемся в опасности.
Колокольный звон прекратился, а мы все еще бежали по песку. Камни, возможно, находились всего в нескольких метрах от нас… Может быть, стоило только вытянуть ногу, чтобы их коснуться? Но в какую сторону сделать этот шаг? Ведь он мог или спасти нас, или вновь подвергнуть страшной опасности, которой мы только что избежали.
— Остановимся, — сказал господин Биорель, — и давай не делать больше ни одного шага вслепую. Потрогай-ка песок.
Я вдавил свои руки в песок и подождал. Обе руки оказались совершенно сухими.
— Ты не считал, сколько ручейков мы прошли?
— Нет, сударь.
— Значит, неизвестно, попадутся ли они нам еще на пути. Если их больше не будет, то мы можем остановиться и подождать, а когда море нагонит нас, спокойно идти впереди прилива.
— Да, но если мы прошли не все?
Он ничего не ответил; то, что он мог мне сказать, я знал не хуже его: если между нами и берегом есть еще ручей, то, пока мы будем стоять здесь и ждать, море незаметно зальет его. Нам придется снова перебираться вплавь, и тогда течение может унести нас и выбросить на такие скалы, откуда нам никогда не выбраться.
Мы стояли, охваченные тревогой и страхом, не зная, что предпринять, не решаясь идти ни вперед, ни назад, ни вправо, ни влево. Стоя на том месте, где мы в последний раз слышали удар колокола, мы знали, что берег находится перед нами, знали это так же хорошо, как если бы видели его своими глазами, но, сделав хотя бы шаг в сторону, мы снова оказались бы в полной неизвестности.
Теперь можно было надеяться лишь на то, что порыв ветра разгонит туман и мы увидим свет маяка. Надеяться, что мы услышим какие-либо звуки с берега, не приходилось. По-видимому, мы подошли к нашему поселку с южной стороны и, значит, оказались напротив пустынного скалистого берега, где в эти часы никого не бывало. Но воздух словно застыл, а туман так сгустился, что рассчитывать на ветер можно было только в таком положении, как наше, когда надеешься на невозможное или ждешь чуда.