Я посмотрел на них; у обоих было как будто бы одинаковое выражение на лице: с минуты на минуту ты поймешь, что мы делаем, и это изумительно.
Я вылез из машины, но, сделав несколько шагов, остановился и оглянулся. Возникла пауза, а потом Клинтон высунул голову из окна и сказал:
— Тебе нужно лишь войти, и через две секунды увидишь.
— А если ничего не увижу?
— Тогда я дам тебе миллион долларов.
Я пересек тротуар и открыл дверь. Меня приветствовал тихий мелодичный звон колокольчика. Девушка за прилавком улыбнулась и сказала:
— Добрый вечер.
Я хотел ответить тем же, но тут заметил вокруг нее какое-то сияние. Это было подобно тому волшебному моменту, когда впервые вдруг обретаешь необходимое равновесие, чтобы поехать на двухколесном велосипеде. Я уловил это сияние, окружавшее девушку, не успев обменяться с ней и парой слов. Оно было голубоватым и слегка колыхалось, как зной над летней дорогой. В нем было что-то металлическое и в то же время какая-то мягкость, словно в бархате или замше.
И, словно одобряя мою проницательность, девушка наклонила голову и загадочно улыбнулась. Через секунду из задней комнаты вышли две другие девушки с такой же голубой аурой, сиянием… как это ни назови.
Я стоял и смотрел на них, словно это были египетские принцессы, экзотические птицы, воплощенные сновидения. Нельзя сказать, что они делали что-то особенное. Первая спросила, что мне угодно. Когда я не смог ничего вымолвить, они переглянулись между собой и хихикнули.
— Это правда?
— Да, — только и ответила первая.
— А где другие? Двое других?
— В кино. Они сегодня вечером свободны.
— Но почему вы здесь? Ведь есть так много других…
— Мы решили, пока мы здесь, доставлять людям счастье. Ведь в мороженицах продают не что иное, как счастье.
Зашло какое-то семейство, нетерпеливые дети бросились к прилавку, выбирая наслаждение разного цвета и вкуса.
— Вы уверены, что ничего не хотите?
— Ничего…
Девушка отвернулась от меня и вновь занялась продажей счастья. Я вышел оттуда с пылающей головой и холодными, как мороженое, руками (с пятью пальцами на каждой).
* * *
— Ну что?
Майкл вовсю гнал машину, а Клинтон снова закурил.
— Теперь мы едем к Блэр.
— Но вы говорили, что она не знает, ведь так?
— Не знает, но Клинтону пришла в голову отличная идея, надо ее проверить. Он думает, что, если мы вместе начнем болтаться около ее дома, возможно, наше присутствие подтолкнет ее к догадке. Определенно, стоит потратить несколько дней на попытку.
— Но как вы узнали насчет Блэр?
Клинтон обернулся и пустил дым мне в лицо.
— Ой, прошу прощения! Увидев тебя с Майклом, я стал следить за тобой и выяснять, кто ты такой. Позвонил на радиостудию, сказал, что хочу основать клуб любителей передачи «За гранью» и мне нужны сведения о тебе. Все такое. Когда мне сказали, в какую школу ты ходил и прочее, я взял там альбомы выпускников и увидел на фото выпускного вечера вас вместе. И так далее. Довольно просто!
— И потому ты на днях устроил мне с ней встречу? В надежде, что мы подобным образом узнаем друг друга?
— Да.
— А что представляет собой ее муж?
— Очень похож на тебя, только не голубой. Заколачивает большие деньги.
— Но он… не один из нас?
— Не-а. Это Блэр — семнадцатая, а он, похоже, восемнадцатый. Близко, но не то.
— А как насчет Мясного Мужика?
Каждый раз, когда я произносил это имя, они хохотали.
— Это просто сумасшедший, старик. Но проблема в том, что он один из нас. Так что нам нужно найти способ вправить ему мозги и убедить.
— А почему нельзя найти другого… семнадцатого?
— Потому что тут что-то такое, о чем сказал Майк: я узнал об этом двадцать лет назад, но за все время увидел всего троих. Может быть, вокруг множество семнадцатых, не знаю, но мир — чертовски большое место. Может быть, где-нибудь в Занзибаре сотни наших, но разве поедешь туда искать? Нас теперь пятеро. И нужно лишь собраться вместе. Разбудить их. Вот почему мы сразу тебе сказали. С Блэр не должно быть особых трудностей. А вот Мясной Мужик меня тревожит. Уолден-драйв, да, Клинтон?