Но постепенно она замедлила шаг, ей захотелось оглянуться и посмотреть, что делает Бирк в ее лесу.
А он сидел возле норы, где жила ее лисья семья. И Рони разозлилась еще больше – ведь это были ее лисицы. Она наблюдала за ними с весны, когда малыши появились на свет. Теперь лисята подросли, но все еще возились, как маленькие. Они прыгали, покусывали друг друга и катались по земле перед входом в нору, а Бирк сидел и глядел на них. И хотя он сидел к ней спиной, он каким-то таинственным образом почувствовал, что она стоит за ним, и крикнул, не оборачиваясь:
– Что тебе нужно, дочь разбойника?
– Мне нужно, – ответила Рони, – чтобы ты оставил в покое моих лисят и ушел из моего леса.
Бирк встал и подошел к ней.
– Твои лисята!.. Твой лес!.. Лисята принадлежат самим себе, и никому больше, понятно? И живут они в лисьем лесу, а вовсе не в твоем. А еще это и волчий лес, и медвежий, и лосиный, и диких коней. И филинов, и канюков, и горлиц, и ястребов, и кукушек. И лес гусениц, пауков, муравьев…
– Я знаю все зверье, которое живет тут, в лесу, – сказала Рони. – Нечего тебе здесь болтаться и учить меня.
– Значит, ты знаешь, что лес этот принадлежит и серым гномам, и злобным друдам, и лешим, и троллям…
– Вот что: либо расскажи что-нибудь поновей, чего я не знаю лучше, чем ты, либо прикуси свой болтливый язык…
– А еще это и мой лес!.. И твой тоже, дочь разбойника. Да, и твой тоже. Но если ты считаешь его только своим, то ты куда глупее, чем мне сперва показалось.
Он взглянул на нее, и его светлые, голубые глаза даже потемнели от неприязни к ней. Сейчас он ее ненавидел, это было ясно, и она обрадовалась этому. Пусть думает о ней что хочет, а она вернется домой, только чтобы больше не видеть его.
– Я готова делить лес с лисицами, с кукушками, с пауками, с кем угодно, но только не с тобой! – крикнула она и побежала.
И тут она заметила, что между деревьями пополз туман. Плотными серыми хлопьями поднимался он от земли и окутывал все вокруг. Вмиг исчезло солнце и погас золотой блеск воды. Не видно было ни тропинки, ни валунов. Но Рони не испугалась. Даже в самый густой туман она сумеет найти дорогу в замок Маттиса и окажется дома прежде, чем Ловиса запоет Волчью песнь. Ну а что будет с Бирком? В лесу Борки он конечно же знает все дороги и тропинки, но в лесу Маттиса он может и заблудиться. Что ж, тогда ему лучше всего остаться у лис, думала она, пока не наступит новый день и туман не рассеется. Вдруг она услышала его голос:
– Рони!
Гляди-ка! Вспомнил, как ее зовут, а то все звал ее «дочь разбойника».
А он снова крикнул:
– Рони!
– Ну чего? – крикнула она в ответ.
Но он уже догнал ее.
– Мне почему-то страшно от этого тумана, – сказал он.
– Понятно, ты боишься, что не найдешь дорогу в свое воровское гнездо. Тогда тебе придется ночевать с лисами в их норе. Ведь ты все хочешь со всеми делить.
Бирк рассмеялся:
– Ну, ты и кремень, дочь разбойника! Тебе легче найти дорогу в замок Маттиса, чем мне. Можно, я буду держаться за край твоей куртки, пока мы не выйдем из лесу?
– Еще чего захотел! Конечно нет, – ответила Рони, но размотала кожаный ремешок, который уже однажды спас его от смерти, и протянула ему конец. – Только, чур, близко ко мне не подходи. Ясно?
– Ясно, злыдня.
И они отправились в путь. Туман обступил их со всех сторон, они шли молча, на расстоянии натянутого ремня друг от друга, как велела Рони. Главное было не потерять тропинку – один неверный шаг, и собьешься с пути, – это Рони знала, но она все равно не боялась. Руками и ногами определяла она, где тропа, – камни, стволы деревьев и кусты служили ей дорожными знаками. Шла она медленно, но все равно успеет добраться до замка прежде, чем Ловиса запоет Волчью песнь. А вообще-то чего бояться?
И все же более странного леса она никогда не видела. Казалось, вся жизнь тут замерла, как-то угасла, и Рони вдруг стало не по себе. Неужели это ее лес, который она знает как свои пять пальцев и так любит? Почему сегодня тут так тихо и так страшно? Что скрыто за всеми этими завесами тумана? Она чувствовала, что там таится что-то неведомое и опасное, но не понимала, что именно, и это пугало ее.
«Скоро я приду домой, – думала она, чтобы себя успокоить. – Скоро я лягу в постель и буду слушать, как поет Ловиса Волчью песнь». Но мысль эта почему-то не успокаивала Рони. Страх все больше охватывал ее, и в конце концов ей стало так жутко, как еще никогда в жизни. Ей хотелось окликнуть Бирка, но она смогла издать лишь тихий, еле слышный писк, такой жалобный, что у нее даже сердце ёкнуло. «Уж не схожу ли я с ума, – подумала она, – неужели мне пришел конец?»