Завтра-послезавтра информация от опера Брагина попадет в общий массив данных, еще через пару дней дойдет до Сельского РУВД, по территориальности, а через недельку за Михалыча и его ребят возьмутся плотненько. В сельской местности, штаты милиции, в отличие от городских отделов, штаты укомплектованы, а вот заявлений поступает мало, вот и вынуждены сельские опера отрабатывать любой сигнал, а тут банда, разбои, грабежи, вымогательство, и, в качестве розочки на торте — убийство.
Если бы меня спросили и дали времени побольше, я бы задержал парочку парней из этой деревни за преступление, совершенное где-то в городе, к которому они, точно, не имеют никакого отношения, попытал бы их на причастность, пытаясь понять, кто из задержанных пожиже духом, кого можно заговорить и «поколоть». Если не нашел такого типа, через некоторое время повторил бы попытку. Из десяти человек, как в украинском партизанском отряде, хоть один, да предатель, обязательно найдется, не в древней Спарте же они живут, а в Журавлевке. И потянется ниточка, постепенно завязывая всех в тугой узелок, который и должен выйти на Михалыча. А если ниточка потянется, и пойдут «раскрытия», то Витя Брагин будет в большом плюсе. В конце текущего месяца позвонит заместитель начальника уголовного розыска Левобережного районного управления своему коллеге в Сельский отдел и строго спросит, сколько преступлений было раскрыто по информации нашего сотрудника, и пойдут плюсики Вите в личный показатель работы, и опять он будет молодец. Так, глядишь, и до начальника розыска Торфяного отделения дорастет, а оттуда сбежит в управление по городу или области, и появится у меня в высоких милицейских структурах хороший… А вот хренушки вам, дорогой товарищ Громов, никто у вас не появится. Человек, когда увольняется или уходит на пенсию, то для бывших коллег он, как будто, умирает — при встрече улыбаются, но за помощью уже не обратишься, потому, что ты уже не в системе, ты уже чужой. Вчера был своим, а сегодня ты чужой, и, по-другому, очень хрупко и ненадежно. Сейчас условный Виктор, с радостью, выполнит несложное поручение или просьбу за бутылку хорошего коньяка, а лучше три бутылки водки, но со временем ваши отношения перерастут в отношения русских князей и ранних татаро-монголов — ты просто становишься обязанным платить ясак. Да и если Витя пойдет в гору, то его услуги цена его услуг станет гораздо дороже, а качество выполнения, напротив, упадет.
Я отчаянно зачесал затылок, надеясь, что от энергичного почесывания головы я пойму, какое решение будет правильным — восстанавливаться на службу в органах по суду, или махнуть на все рукой и искать свое место в новой жизни? Так и не придя к какому-то однозначному решению, я решил, что подумаю об этом завтра и стал собираться на прогулку, под одобрительное рычание Демона и позвякивание, зажатого в зубах пса, поводка.
— Привет! — смутно знакомый голос, раздавшийся за спиной, заставил меня вздрогнуть.
Я завертел головой, пытаясь понять, откуда и кто говорит. Мы с Демоном шли гулять на пустырь, считающийся сквером, шли мимо металлических гаражей…
— Ты мне помогать собираешься или что? — в голосе, идущем неизвестно откуда зазвучало неприкрытое раздражение: — Давай быстрее, а то твой пес опять к моей лезет…
Я пригляделся в узкую щель между металлическими гаражами и разглядел там белеющее лицо.
— Ты что там делаешь?
— Слушай, ну давай быстрее, а то… — зажатая между стенок боксов моя новая знакомая, Ирина Красовская, попыталась повернуть голову, чтобы увидеть, что творится у нее за спиной, откуда раздавался неясный шум, повизгивание и поскуливание.
— У тебя что, собака там?
— Ну конечно! Ты что такой тормозной? Помоги мне быстрее!
Я протянул руку и попытался вытащить девушку, но Ира сидела в металлической ловушке крепко, как репка из сказки.
Судя по тону Ирины, шутки про надежно зафиксированную девушку и предварительные ласки понимания сейчас не найдут, поэтому я просто пошел искать альтернативный проход, не отвечая на испуганный писк Ирины, решившей, что я ее бросил.
Пройдя мимо двух гаражей, я нашел проход, достаточно широкий, чтобы там могла проскользнуть моя, немаленькая, тушка и стал протискиваться, ругая себя за то, что не надел старую куртку, которую не жалко порвать или ободрать.