И тогда у остальных не будет выбора.
Но пусть гильдсмены не думают, предупреждал старый Доминик, самим явиться в дикий Токленд и искать Флиндерса. Ни один клан не потерпит такого вмешательства… Ни один… Флиндерс дикий ток, и все они дикие токи. Они сами могут наказать Флиндерса, если только гильд-станция поставит их, антифлиндеровские кланы, в положение вооруженного превосходства над профлиндеровскими кланами. А часть кланов сохранит нейтралитет и не будет вмешиваться в борьбу.
Если же нет… если Флиндерс не будет низвергнут, и низвергнут скоро, тогда не останется нейтральных кланов, кланы же оппозиции ослабеют, и все объединяться вокруг Флиндерса.
— Вы должны сделать выбор, — заключил мистер Доминик.
Потом говорили другие, но говорили они то же самое. Все это время Тан Карло Харб не двигался. Когда последний ток закончил и наступила тишина, заговорил Харб.
— Вы уже завершили торговлю?
Старый Доминик покачал снежной головой.
— Нет. Мы хотим услышать, получим ли мы то, что нам нужно. И сколько нам придется заплатить?
— Торгуйте, — кивнул Харб. — Если я дам вам металл и серу — я сказал «если»… — он прервал этим замечанием возбужденный гул голосов, — если дам, это не будет вам стоить ничего. Мы за все заплатим сами. — Он замолчал, дав им возможность выговориться. Головы тряслись. головы кивали, головы сдвигались.
Наконец старик задал последний вопрос:
— Когда ты нам скажешь?
— Завтра, — ответил Харб. И вышел, не взглянув на них и не сказав им ни слова. Ран последовал за ним.
Когда они остались одни, он сказал Рану:
— Коротко суть вот в чем. Конечно, у них нет ни одного шанса пробиться сквозь защитные поля или уморить нас голодом. Но они уничтожат наших собственных токов, прирученных токов, для развлечения или в припадке раздражения. В этом случае нам придется ответить им тем же самым. В результате токов совсем не будет, ни диких, ни прирученных. Мне лично это совсем не нравится. И — могу заверить вас — Директорату это понравится еще меньше.
Истребление населения. Не очень приятные слова. Моя карьера на этом будет кончена, а у меня были несколько иные планы ее завершения. Можете себе представить меня — меня? — спившимся бродягой? Из-за сумасшедшей жадности вождя варваров. Флиндерс. Тот самый, который и вас захватил для выкупа, верно? Да. Слышал я о нем. Флиндерс на это способен. О, мои больные потроха, но… кто знает, какие последствия вызовет вооружение этих варваров? Кто? Вы жили среди них. Ну?
И Ран ответил:
— Действительно. Может, это как раз та возможность, которую я искал. У нас есть время до завтра, верно? Считаю, что я заслужил выпивку в резиденции. Идемте-ка и выпьем. И поговорим.
Харб посмотрел на него. Строго. Сказал:
— Хорошо. Мы так и поступим. Но не забывайте, мальчик, кто я такой. И, как это сказано в одной классической пьесе: «Мы сейчас не забавляемся.»
Они выпивали и разговаривали; они разговаривали, забыв про выпивку. И наконец, с глазами, покрасневшими от бессонницы, Тан Карло Харб сказал:
— Ладно… ладно… Я утверждаю ваш план. Меня вы переубедили. Посмотрим, как вы убедите токов. Если это удастся, мы отвлечем их от междоусобных войн и набегов… Ну, посмотрим. Вначале я смеялся над вами. Хотя сейчас вовсе не до смеха.
Не до смеха было и диким токам. Они сдали краснокрылку, завершили торговлю и теперь ждали решения. Огромные, угрюмые, избитые непогодой, со свирепым выражением лица, они казались совершенно неуместными среди элегантных безделушек и украшений зала советов.
Вновь Харб нажал кнопку под ковром. Вновь прозвучал гонг, вновь наступила тишина. Все глаза из-под лохматых бровей устремились на Харба, волчьи глаза, но на сей раз перед волками была не овечка, а равное им по силе существо. Они не любили друг друга (волки любят только волков, и то не часто), но по крайней мере взаимно уважали силу.
Тем же ровным голосом, что и вчера, Харб сказал:
— Я отдал приказ приготовить для вас металл и серу…
Как один человек, все собрание вождей кланов и делегатов выдохнуло слово:
— Ружья!
Это не крик; но по своей мягкости и страстности оно прозвучал страшнее, чем крик. Глаза токов сверкали.
Казалось, Харб не собирается пережидать. Если он замолчал, то весь его облик говорил, что ему просто захотелось помолчать. А потом он захотел говорить. И, как дети, дикие люди избегали встретить с ним глазами.