— Пошёл ты! — хрипло сказал он и подхватил с полки ещё одну банку.
— Дёшево, — констатировал я. — Даже обидно. Стараешься, стараешься, строишь планы и разрабатываешь комбинации, а требуется гнусный и скучный примитив… М-да…
Я вздохнул и посмотрел на стоявшую в отдалении сгорбленную старушку. Близоруко склонившись над ценниками, она рассматривала написанные на них цифры. Выбрав самую дешёвую баночку, положила её в сумочку и пошла дальше, шаркая по кафельному полу разбитыми ботинками. На том месте, где она только что стояла, остался лежать завёрнутый в пакет из-под молока тощий кошелёк.
— Иди, что же ты, — сказал я наркоману. — Там вся её пенсия. Только сегодня получила… Тебе хватит на один раз…
Он недоверчиво покосился на меня, поставил банку на место, оглядываясь по сторонам подошёл к свёртку и поднял его. Ощупав, положил в карман и, не теряя больше времени, бросился из магазина.
Я посмотрел ему вслед, перехватил корзину поудобнее и направился дальше, разглядывая выставленные на полках товары. Наполнив корзину, подошёл к кассе и пристроился в хвост длинной очереди.
Возле соседней кассы бессильными слезами плакала потерявшая деньги старушка. Массивная, словно вылитая из бронзы контролёрша вынимала из её корзины на прилавок скудное содержимое.
— Светлана Юрьевна, — окликнула её светловолосая девчонка, сидевшая за соседней от меня кассой. — Пропустите её, я заплачу за бабушку. Сколько у неё?
— На восемь девятьсот, — баском отозвалась контролёрша. — Делать тебе нечего, Катя. Их сейчас как тараканов развелось, а у тебя ребёнок маленький. Всех ведь не пережалеешь.
Я невольно улыбнулся — это была моя любимая фраза.
— Дай Бог тебе здоровья, милая, — бормотала старушка, принимая из рук девушки чек. — Дай Бог… Всё потеряла… Как дальше жить? Никого ведь у меня… Как же я потеряла-то всё?.. Ох, беда…
Миновав кассу, она остановилась возле витрины и, поставив потёртую сумку на пол, принялась суетливо шарить по карманам.
Сидевшая за "моей" кассой девица с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами бодро считала стоявшему передо мной мужчине стоимость товаров:
— Два сто, плюс два сто будет четыре семьсот, пять пятьсот, плюс пять триста будет одиннадцать двести… Итого, с вас двадцать две четыреста… Следующий.
Я протянул ей корзину.
— Четыре семьсот и девять триста будет пятнадцать двести, плюс семь сто будет двадцать две шестьсот и плюс… Итого, с вас сорок одна четыреста.
Я посмотрел ей в глаза и протянул пять тысяч. Она бодро отсчитала мне сдачу десятью пятидесятитысячными купюрами и гаркнула:
— Следующий!
— Дайте мне еще вот тот лотерейный билет, — попросил я.
— Тысяча, — сказала она, приняла у меня тысячу, протянула лотерейный билет и еще пять стотысячных купюр. Оттолкнув мою корзинку в сторону, бросилась на следующую жертву:
— Две пятьсот, плюс две пятьсот… Я подошел к соседней кассе и протянул светловолосой девушке билет:
— С днем рождения, Катя.
Она удивленно посмотрела на меня:
— У меня день рождения был месяц назад.
— Но тогда-то я поздравить не успел, — резонно заметил я. — Бери, курносая, за этим номером тебя ждет та самая стиральная машина, о которой ты так долго мечтала.
— Разыгрываете? — улыбнулась она. — Откуда вы знаете про стиральную машину? Вы знакомый кого-то из работников универсама?
— Я — бабушка директора, — сказал я, опуская лотерейный билет ей в карман халата.
— Нет-нет, я не возьму. От незнакомого человека…
— Меня Васей зовут. Теперь мы знакомы, и дальнейших препятствий к принятию подарка я не вижу. И не спорь со мной, курносая, это бесполезно.
На улице я догнал старуху и протянул ей завернутый в пакет из-под молока кошелек.
— Это ваше, Софья Павловна. Обронили вы…
— Ох, батюшки… Радость-то какая! Ох, сынок, ох, спасибо! Дай Бог тебе здоровья!
— Ну, этого-то Он дал в избытке, еще на пару-тройку тысячелетий хватит, а благодарить не за что. Если б в этом не было моего участия… Просто, лично я предпочитаю совершать далеко не все грехи…
— Побегу, должок девоньке верну, — прослушав мою речь, суетилась старушка. — Отдать нужно должок-то… Грех это…
— И впрямь, — подтвердил я. — Об этом я и не подумал…
Старушка ушла, а я посмотрел па свое отражение в витрине магазина. Отражение заинтересованно уставилось в газету, которую держал в руках парень, сидящий на поребрике. Вытянув шею, оно заглядывало ему через плечо и восхищенно качало головой.
— Что интересного пишут? — спросил я.
— Церковь заплатила актеру, сыгравшему в фильме роль Христа, сто миллионов долларов, чтобы тот больше не снимался ни в одном фильме, — прочитало мне вслух отражение.
Я окинул взглядом стоящих возле входа в универсам нищих, взглянул на одетых в ветошь старушек, греющихся на солнышке возле подъезда, на безногого, сидящего в инвалидной коляске с протянутой рукой возле кооперативных ларьков, и кивнул:
— Тоже дело. Кто сработал?
— Самое смешное, что не наши, — развел руками призрак. — Вернее, наши… но "не наши"…
— Кто-то сказал, что, когда дело вырастает до определенных масштабов, оно вполне может обойтись без основателя, — задумчиво сказал я. — Это-то для меня и отвратительно. Мне не остается работы. Скучно. У меня уже не хватает фантазии на что-то новенькое. Только придумаешь — глядь, а оно уже есть. Все, как у меня и было задумано, только уже выполнено и перевыполнено… Вот посмотри, какая прелесть…
Я указал на стоящий рядом с соседним домом "шестисотый" "мерседес", блестящий в лучах весеннего солнца идеальной полировкой. Вокруг машины ходил облаченный в рясу розовощёкий священнослужитель, сбрызгивал "мерседес" из стеклянного флакончика и неустанно бормотал. Затянутый в джинсу и кожу владелец машины снисходительно наблюдал за его действиями, похлопывая по ладони пачкой приготовленных для оплаты купюр.
— Это… Это он что делает? — опешило отражение.
— Освящает, — пояснил я. — Как видишь, многое в этом мире многократно превзошло мои ожидания. Всего две тысячи лет… Две тысячи! И ты не поверишь, но мне это даже не нравится. Меня интересуют борьба, интриги, трудности… Разумеется, субъективно. Объективно: все хорошо, все так и должно быть… А вот и мой старый знакомый…
Я посмотрел на крышу дома, возле которого стоял "мерседес". Фигурка повстречавшегося мне в магазине наркомана выглядела отсюда маленькой и тщедушной. Но я видел даже безумный блеск его глаз, когда игла вошла глубоко в вену, пробивая дорогу для несущей эйфорию жидкости. Со вздохом облегчения он отбросил шприц, перед глазами заклубилось розовое облако, он улыбнулся и шагнул вперед…
— Ну вот, — сказало мне отражение, брезгливо глядя на изломанное тело, проломившее крышу "мерседеса". — А говорил: "пожить, как все", "влезть в их шкуру"…
— Не получается, — признался я. — У меня все же иной склад характера, иной опыт, иной взгляд на вещи. Знания, опять же. Силы, желания. Чтоб уподобиться им, мне требуется упроститься так, как я не могу при всем моем желании. Прощать не умею… Вот и получается…
— Тебя ждут, — напомнило отражение.
— Я знаю.
— Я изменил квартиру.
— Не следовало тебе этого делать. Ты по глупости своей заботишься о внешнем, приходящем. Для них я — хозяин и властитель, в каких бы обличиях и в каких бы условиях не представал. Нищий ли, царь ли, раб ли или шут — дело не в виде моем, а в делах моих. Я могу быть игривым и смешным, трогательным и дурашливым, обаятельным и сентиментальным, но не следует забывать, что я — Князь Тьмы!
— А орать-то зачем? — обиделось отражение. — Ну, Князь, ну, Тьмы… Ну и что? Мне-то ты об этом зачем рассказываешь?
— Идиот!
— Между прочим, твое отражение, — заявил нахал и быстро исчез.
Это не слуги, — пожаловался я в пространство. — Это черт знает что такое!..
При виде меня они встали и поклонились.
— Ты странно выглядишь, Бафомет, — сказал я своему любимцу. — Что у тебя с лицом? Где-то я уже видел эту отвратительную рожу…