Теперь молодым людям предстояло снять с деревьев и перевезти на поляну тела и скелеты повешенных. Мальчикам-служкам пришлось забираться на толстые ветки берез и сосен и заранее припасенными ножами обрезать веревки, а потом спускаться на землю и вместе с Оливино укладывать мертвецов в тележку. При этом нужно было действовать очень аккуратно, ведь от любого неосторожного движения останки могли рассыпаться в прах, сведя усилия молодых людей к нулю. Повешенных оказалось тридцать с лишним человек, так что Оливино с подручными были вынуждены ходить в рощу и возвращаться на поляну более десяти раз. Даже с наступлением ночи они продолжали нелегкую работу, светя себе масляными фонарями. На рассвете последние останки были опущены в могилу, молодые люди засыпали ямы землей, обложили холмики зеленой травой, принесенной из рощи, и установили на них дощечки со знаком Семи Богов. Старый священник осенил могилы святым знамением, и все четверо, опустившись на колени, воззвали к богам.
Прошло два дня, но небесные силы по-прежнему хранили молчание, не посылая ни доброго, ни дурного знака. Надежда, что люди будут услышаны, и их труды не пропадут даром, стремительно таяла. Но отец Лазуриус и Оливино не падали духом, искренне веря в милосердие богов. Забыв про еду и сон, старый священник и сын плотника молились так горячо, как никогда раньше. Их настроение постепенно передалось мальчикам-служкам, и юные голоса, начавшие, было, слабеть, зазвучали уверенней и громче.
На исходе третьего дня небо заволокло тучами, и разразилась страшная гроза. Ветер завывая, словно призрак, явившийся с того света, гнул деревья почти до земли. Вспышки молний то и дело озаряли рощу зловещим голубоватым светом. Удары грома, подобные грохоту пушек на поле битвы, заглушали голоса. Дождь лил как из ведра весь вечер и всю ночь. Старик и трое молодых людей промокли до нитки, но даже не пытались укрыться от льющихся на них с неба потоков воды, а все также усердно продолжали молиться. Наутро, когда непогода, наконец, утихла, и на восточной стороне появилось солнце, они увидели чудо: на фоне отступающих облачных громад сияла яркая двойная радуга.
- Боги простили нас, - благоговейно глядя на небо, прошептал отец Лазуриус. Веки старого священника были влажными, то ли от дождя, то ли от слез.
Оливино и служки помогли старику подняться. Все четверо едва держались на ногах от голода и усталости, их мокрая одежда была перепачкана травой и землей, но они были счастливы, что выдержали это нелегкое испытание и довели дело до конца.
- Теперь это место будет называться поляной Поминовения, - отец Лазуриус обвел взглядом три свежих могильных холмика, частично скрытых ветвями дуба. - Люди будут приходить сюда молиться за упокой души тех, кто покинул этот мир. А в роще, как сорок лет тому назад, будут петь птицы, зеленеть свежая трава и радовать глаз скромные лесные цветы.
Оливино очень хотел спросить, почему именно ему суждено было снять проклятие с рощи, но промолчал, ибо понимал, что никто никогда не ответит ему на этот вопрос.
Роща жила обычной летней жизнью. Шумели, качаясь на ветру, стройные березы и кряжистые сосны, в их ветвях перекликались синицы и другие мелкие птички. Засмеялся зеленый дятел и умолк, словно устыдившись собственного легкомыслия. Трудолюбивые муравьи укрепляли свой внушительных размеров дом, из-за неравномерно освещавших его лучей солнца казавшийся полосатым. Толстый шмель, забравшись в сиреневый цветок колокольчика, пил сладкий нектар. Никому из обитателей рощи не было дела до мрачной процессии, медленно двигавшейся по тропинке к поляне, посреди которой рос одинокий развесистый дуб. Двое дюжих детин в кожаных куртках грубо толкали вперед юношу лет двадцати со связанными за спиной руками. Еще один, с перехваченными красной лентой волосами, нес деревянный ящик и моток крепкой пеньковой веревки. За ними следовали еще несколько человек, один из которых был одет в длинную черную мантию, то и дело цеплявшуюся за траву, и держал в руках свиток.
Добравшись до дуба, процессия остановилась. Двое мужчин, выбрав самую толстую ветку, установили под ней ящик и подняли на него связанного юношу. Третий, в красной повязке, укрепив на дереве веревку, накинул на шею несчастного петлю. Судья в черной мантии развернул свиток и начал читать приговор. Он читал добрых полчаса, и все это время в роще стояла гробовая тишина. Не было слышно ни пересвистов птиц, ни гудения шмелей, ни комариного писка, как будто все живое почувствовало приближение страшной развязки и сочло свои разговоры неподходящими для такого момента. Ветер, еще совсем недавно шумно раскачивавший верхушки деревьев, затих, забыв о проказах. Даже солнце перестало улыбаться, спрятав лицо под серой вуалью внезапно набежавших туч. Наконец, судья закончил читать и перевел взгляд на юношу с петлей на шее.
- Может быть, ты хочешь что-нибудь сказать перед тем, как приговор приведут в исполнение? - спросил он.
Юноша молчал. Он понимал, что его казнят несправедливо, просто потому, что он случайно оказался не в то время не в том месте. Потому что нужно непременно избавить от петли сынка богатых родителей, давших взятку судьям, и лучше повесить невиновного, чем оставить преступление без наказания, ведь это может возмутить простой народ. Но что было делать несчастному? Оправдываться, зная, что никто не станет его слушать? Или молить о пощаде, признавая тем самым вину в том, чего он не совершал? Или проклинать палачей, призывая высший гнев на свою и без того бесталанную голову? И он промолчал, решив отдать свою судьбу в руки богов.
Судья подал знак, и один из крепких парней сильным ударом выбил ящик из-под ног приговоренного...
Сын плотника Оливино Фолиа за девятнадцать лет жизни успел с лихвой хлебнуть горя. Мальчику едва исполнилось десять, когда в его доме вспыхнул пожар. Подоспевший на помощь сосед успел вытащить из огня только ребенка, а оба родителя погибли. Шесть лет Оливино жил у своего спасителя, воспитывавшего мальчика, как родного. Но потом приемный отец неожиданно заболел и вскоре умер. Ходили слухи, что его опоил какой-то травой собственный племянник, которому не нравилось, что дядюшка привязан к чужому ребенку больше, чем к нему. Новые хозяева дома без зазрения совести выгнали Оливино на улицу. Отцовским ремеслом он овладеть не успел, но все же работал, где мог, чтобы не умереть с голоду, хотя шестнадцатилетнего подростка брали далеко не везде. Увы, ни на одном месте Оливино не удавалось выдержать больше месяца и вовсе не из-за недостатка трудолюбия или недовольства жалованием. Просто всюду, куда бы ни устроился, юноша становился объектом постоянных издевательств только потому, что, в отличие от других, работал добросовестно и честно, не пытаясь ловчить и хитрить. Три года Оливино терпел, в надежде, что однажды его жизнь изменится к лучшему, но все оставалось по-прежнему, и, в конце концов, доведенный до отчаяния юноша вошел под своды мрачной рощи на окраине города, твердо решив прекратить свое невыносимое существование.