– …Не думаю, что под конец, – продолжала Верити, обращаясь к Россу, – отец был так уж против. У него совсем не осталось сил. – Верити вздохнула. – Если бы его кончина не была такой внезапной, мы бы обязательно пригласили вас в гости. Ну да ладно, все кончилось, и мне больше ничего не нужно, только покой. – Она слабо улыбнулась. – Боюсь, веселой гостьи из меня не получится, но я бы очень не хотела доставлять вам с Демельзой беспокойство. Вы, пожалуйста, не обращайте на меня внимания, а я уж как-нибудь сама обустроюсь. Мне много не надо.
Демельза мучительно пыталась вспомнить заготовленные еще утром слова. Она сцепила пальцы и выдала:
– Не желаете что-нибудь выпить с дороги?
– Мне рекомендовано пить молоко утром и портер на ночь. И то и другое я терпеть не могу. Но молока я перед отъездом все-таки выпила, так что, благодарю, ничего не надо.
– Не похожа ты на больную, – заметил Росс. – Что тебя беспокоит, кроме усталости? Что говорит Чоук?
– Он целый месяц пускал мне кровь, а потом объявил, что у меня анемия, и прописал снадобье, от которого меня рвало. Сомневаюсь, что Чоук осведомлен больше, чем какая-нибудь бабка-знахарка.
– Я знала одну знахарку… – вмешалась Демельза, но тут же осеклась.
Росс и Верити посмотрели на нее в ожидании продолжения.
– Нет, ничего, это не важно, – сказала Демельза. – Пойду посмотрю, готова ли ваша комната.
Демельза боялась, что такой предлог покажется им надуманным, но никто не стал возражать, и она с радостью упорхнула в бывшую спальню Джошуа, которую отвели Верити. Там она поправила покрывало на кровати, повернулась и уставилась на два саквояжа, как будто хотела, не открывая, разглядеть их содержимое. Демельза с трудом представляла, как она продержится следующую неделю.
Весь вечер и весь следующий день они вели себя скованно, будто попали в осенний туман и потеряли знакомые ориентиры. И виной тому была Демельза, но она ничего не могла с этим поделать. Она чувствовала себя третьей лишней. У Росса и Верити имелось много общих тем, он стал больше времени проводить дома. Когда Демельза входила в гостиную, оба сразу умолкали. И не потому, что у них были от нее секреты, просто темы их разговоров были далеки от Демельзы и она невольно заскучала бы.
За столом было очень сложно завязать беседу, в которой могла бы поучаствовать и Демельза тоже. Росс с кузиной обсуждали отношения Элизабет и Фрэнсиса, успехи подрастающего Джеффри Чарльза, делились новостями о друзьях, о которых Демельза никогда и не слышала. Рут Тренеглос стала настоящей хозяйкой Мингуса. У миссис Чиновет, матери Элизабет, какая-то напасть с глазами, и врачи рекомендуют сделать операцию. Младший сын кузена Уильяма-Альфреда умер от кори. Книга Генри Филдинга пользуется огромным успехом. На эти и еще на многие другие темы Верити было приятно поболтать с Россом, но его жена ничего об этом не знала.
Если бы Верити считала, что причина напряженности Демельзы – неприязнь или ревность, она бы, как натура восприимчивая, уже на третий день распрощалась с хозяевами и вернулась домой. Но она подозревала, что проблема кроется не в этом, и к тому же Верити совсем не нравилась перспектива уехать, осознавая, что она уже вряд ли сможет сюда вернуться. Ведь тогда получится, что она каким-то образом встала между Россом и его молодой женой, и ее имя навсегда будет связано с этим визитом, и они постараются больше никогда его не упоминать. Верити пожалела, что вообще согласилась погостить в Нампаре.
И именно поэтому она предпочла остаться. Верити надеялась, что все наладится, хотя и не знала, как этого добиться.
Для начала она решила не вставать с постели, пока Росс не уйдет из дома. Верити собиралась потом как-нибудь невзначай наткнуться на Демельзу и поболтать о том о сем или помочь ей по дому. Если и можно было как-то решить возникшую проблему, то сделать это должны были они с Демельзой, когда Росса нет рядом. Верити надеялась, что у нее получится подружиться с невесткой без лишних разговоров. Она действовала согласно этому плану, но спустя два дня поняла, что эта ее якобы непринужденная манера поведения выглядит как заранее продуманная.
Демельза старалась быть любезной, но она словно возвела между ними невидимую стену. Если бы Верити попробовала пойти на сближение, Демельза легко могла воспринять это как жест снисхождения.
В четверг утром Демельза ушла из дома еще на рассвете. Верити не стала завтракать и встала только в одиннадцать. День выдался безветренный, но пасмурный. В камине в гостиной догорал огонь; рядом на коврике, как всегда по-хозяйски, разлеглась Табита Бетия. Верити присела на скамью с высокой спинкой, поежилась и, чтобы огонь разгорелся ярче, пошевелила кочергой поленья. Она чувствовала себя старой и усталой. Еще в спальне, посмотревшись в зеркало, Верити заметила, что кожа у нее приобрела желтоватый оттенок. На самом деле в последнее время ей было безразлично, как она выглядит… Но она чувствовала апатию и такую тоску, что уже не могла выполнить и половины работы, с которой легко справлялась еще год назад. Верити передвинулась в угол скамьи. Ей доставляло наслаждение просто сидеть вот так, откинувшись на обшитую бархатом спинку, чувствовать, как огонь в камине согревает ноги, ничего не делать и ни о ком не думать…