Достаточно, однако, взглянуть на результаты этого «всестороннего развития» глазами самого проницательного из его современников, чтобы заподозрить во всех этих восторгах что-то неладное. Вот как описывал быт «историософской столицы мира» Юрий Кри- жанич: «Люди наши косны разумом, ленивы и нерасторопны... Мы неспособны ни к каким благородным замыслам, никаких государственных или иных мудрых разговоров вести не можем, по сравнению с политичными народами полунемы и в науках несведущи и, что хуже всего, весь народ пьянствует от мала до велика».5
Пусть читательтеперь сам выберет, чему верить — «сердца горестным заметам» современника или восторженной риторике сегодняшних идеологов-мифотворцев. Впрочем, у Крижанича здесь явное преимущество. Он все-таки наблюдал «святую Русь» собственными глазами; вдобавок его наблюдения подтверждаются документальными свидетельствами.
Вот, например, строжайшее наставление из московитских школьных прописей. «Если спросят тебя, знаешь ли философию, от-
М.8. Назаров. Тайна России, М., 1999, с. 488.
НА, Нарочницкая. Россия и русские в мировой политике, М., 2002, с. 130. М. В. Назаров. Цит. соч., с. 487. Ю. Крижанич. Политика, М., 1967, с. 491.
вечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не чи- тах, с мудрыми философами не бывах». «Не текох и не бывах» добавлялось, поскольку «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а се — душевные грехи — учиться астрономии и еллин- ским книгам».6 Мудрено ли, что оракулом Московии в космографии считался Кузьма Индикоплов, египетский монах VI века, полагавший землю четырехугольной? И это в эпоху Ньютона — после Коперника, Кеплера и Галилея!..
Но, конечно, картина этой деградации отечественной культуры будет неполной, если не упомянуть, что именно Московии обязана Россия самыми страшными своими национальными бедами, преследовавшими ее на протяжении столетий, — крестьянским рабством, самодержавием и империей.
смысл трилогии:
Размышления автора «МОСКОВИТСКЭЯ бОЛвЗНЬ»
Право, трудно не согласиться с Константином Леонтьевым, находившим в Московии лишь «бесцветность и пустоту».7 Или с Виссарионом Белинским, называвшим ее порядки «кита- измом»,8 в «удушливой атмосфере которого, — добавлял Николай Бердяев, — угасла даже святость».9 Ведь и главный идеолог славянофильства Иван Киреевский не отрицал, что Московия пребывала «в оцепенении духовной деятельности».10 Но окончательный диагноз «московитской болезни», неожиданно поразившей Россию как раз в пору расцвета европейской культуры, поставил, конечно, самый авторитетный из этого консилиума знаменитых имен историк Василий Осипович Ключевский.
Вот его вывод: недуг, которым на многие десятилетия захворала в XVII веке Россия, называется «затмение вселенской идеей».11 «Орга-
В.О. Ключевский. Сочинения, т-3» с-
К.Н. Леонтьев. Собр. соч. в 12 томах, М., 1912, т. 5, с. 116.
В.Г. Белинский. Собр. соч. в трех томах, М., 1948л. з, с. 713.
Н.А. Бердяев. Русская идея, М„ 1997, с. 6.
Сочинения И.В. Киреевского, М., 1861, тл, с. 75.
В. О. Ключевский. Цит. соч., с. 294.
смысл трилогии: Размышления автора
нический порок древнерусского церковного общества состоял в том, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца вселенной представляла своим русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым».12 Другими словами, противопоставило себя христианской Европе — и в результате утратило «средства самоисправления и даже самые побуждения к нему».13 Если суммировать диагноз Ключевского в одной фразе, звучал бы он примерно так: на три поколения Россия как бы выпала из истории, провалилась в историческое небытие.
А христианский мир, что ж? Он относился тогда к экстремальному фундаментализму Московии так же, примерно, как в наше время относился мир мусульманский, скажем, к талибскому Афганистану, — со смесью презрения и ужаса. Талибы ведь тоже принесли своей стране «московитскую болезнь» и тоже объявили себя единственными истинно правоверными в мире. Разве что собственного афганского Аллаха не удосужились изобрести. Или не успели. Так или иначе, вот уж кто мог бы с гордостью повторить, лишь чуть-чуть перефразируя, похвальбу Назарова. Ведь и впрямь афганский быт стал тогда настолько исламским, что в нем невозможно было отделить труд и отдых от богослужения и веры.