Гамбит
279
,Ч\ !f Глава пятая Восточный вопрос
I ЗМОИТ Беда была лишь втом, что Николай
знал только один способ «повелевать Европой и будущим»: подавляя международную революцию. А в 1830-е никаких революционных вспышек в Европе, которые дали бы ему повод вмешаться, не происходило. Словно судьба смеялась над ним: как раз в момент, когда руки у него были полностью развязаны для разгрома крамолы, где бы она ни возникла, она, как назло, нигде не возникала. Ну просто мертвый сезон для крамолы...
56 В.Н. Виноградов. Англия и Балканы, М., 1985, с. 116.
Из-за этого-то, надо полагать, и откликнулся так охотно Николай после бурного 1833 года на предложенный ему Меттернихом оборонительный «Союз трех Дворов». Это имело смысл еще и по двум дополнительным соображениям. С одной стороны, он нейтрализовал таким образом возможные возражения Австрии против русского протектората над Портой. А с другой, укреплял тылы в ожидании новой вспышки европейского пожара. На практике, однако, свелся второй сценарий, как скоро выяснилось, лишь к вереницетеплых и дружественных встреч с правителями Австрии и Пруссии — от Мюн- хенгреца в сентябре 33-го до Теплица в августе 38-го — и сопровождавших эти встречи нескончаемых банкетов, балов и парадов.
Робкого Нессельроде такое развитие событий приводило в восторг. Но Николаю, который, как известно, был своим собственным министром иностранных дел, бесплодные развлечения, видимо, скоро наскучили. К тому же сама идея пассивной обороны, составлявшая суть «австрийского» сценария, противоречила его характеру, его, прав был Пальмерстон, активному темпераменту. Он жаждал бури — и это обещало новому сценарию короткую жизнь. Назревала смена стратегии.
Тем более, что на Ближнем Востоке заваривалась новая каша. Мегмет Али, с 1833 года паша Египетский и Сирийский, задумал пять лет спустя провозгласить-таки свою независимость от султана. Не дремал, однако, и султан, снедаемый жаждой реванша за унижение того же 33-го. Незадолго до заявления Мегмета Али он пригласил молодого прусского офицера Гельмута фон Мольтке, будущего победителя Австрии и Франции, руководить реорганизацией турецкой армии. И хотя эта реорганизация только началась, наглое заявление вассала переполнило чашу султанского терпения. Он снова объявил Мегмета Али низложенным. И вопреки предостережениям Мольтке в апреле 1839 г°да юо-тысячная турецкая армия перешла Евфрат.
Результат был примерно таким же, как пять лет назад. Уже два месяца спустя остатки разгромленной наголову армии султана сдались в плен Ибрагиму. В довершение катастрофы весь турецкий флот снялся с якорей в проливах и в полном составе отправился в Александрию — сдаваться Мегмету Али. Только скоропостижная смерть спасла Махмуда от вести о его последнем позоре. Новый султан, шестнадцатилетний Абдул Меджид, конечно, немедленно предложил мир. Но он был безоружен. Его армия и флот были в египетском плену.
Разумеется, первой реакцией Николая было объявить, что он готов, как и в 1833-м, послать свой флот в Босфор. Но и Пальмерстон, наученный опытом Ункиар Искелеси, был на этот раз начеку. Если русский флот снова войдет в Босфор, заявил он, английская эскадра войдет в Дарданеллы. Предотвратить конфронтацию могла лишь международная конференция, созванная для сохранения целостности Порты. Как объяснил А.Е. Пресняков, «шаг за шагом английское правительство добивается от Николая признания балканских дел не особым русско-имперским вопросом, а общим делом европейских держав, в котором ни одна из них не должна действовать без согласия других».57 Еще важнее, что Англию неожиданно поддержали и союзники России, Австрия и Пруссия. Таков был конец «австрийского» сценария.
Поначалу Николай собрался было рискнуть конфронтацией с англичанами в духе записанных в 1828 году Никитенко разговоров о столкновении нового Рима с новым Карфагеном. Во всяком случае первая нота Нессельроде звучала безаппеляционно: Россия не видит необходимости ни в какой международной конференции. Даже Линкольн вынужден признать, что Николай стремился «избежать европейской дискуссии по поводу своей позиции самоназначенного протектора Оттоманской империи».58 Но в последнюю минуту, по-видимому, пришла в голову императору неожиданная мысль, во мгновение ока изменившая его стратегию.
Мысль была простая: всем известно, что за демаршами Мегмета Али стояла Франция, рассадник «возмутительного духа» в Европе. Так с какой, собственно, стати России конфронтировать с Англией, желавшей, как и она, неприкосновенности Порты, вместо того чтобы в союзе с нею выступить против Франции? Союз с Англией не только расколол бы антанту морских держав, но и наглухо изолировал носительницу революционной заразы в её берлоге. В конце концов существовал же в 1814 году Шомонский договор четырех держав (России, Англии, Австрии и Пруссии) против Франции. Так почему бы не попытаться его воскресить?
А.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, Л., 1925, с. 82.
Bruce Lincoln. Op. cit.. p. 214.
Уж во всяком случае выглядел этот «тютчевский» сценарий соблазнительнее меттерниховского, который свелся в конечном счете, если не считать балов и парадов, лишь к бесконечным клятвам трех государей в вечной преданности друг другу. Разве шли эти бесплодные клятвы в сравнение с изоляцией Франции в духе третьей стратегии? И разве не объясняет нам этот поворот, почему, прочитав статью Тютчева, Николай тотчас с нею согласился? И разве, наконец, не стоило ради такого дела рискнуть некоторыми приобретениями Ункиар Искелеси?
Так или иначе, с этого момента Николай начинает планомерную подготовку новой стратегии. Еще летом 1839-го он отправляет с визитом в Лондон наследника престола, очаровавшего чопорных хозяев, а вследза ним самого талантливого из своих дипломатов Филиппа Бруннова с инструкцией «предложить британскому правительству сказать нам искренне, что оно думает, чего оно хочет и где оно этого хочет».[21] Подразумевалось, конечно, что и Россия готова идти на уступки. Вплоть до международной конференции, только что отвергнутой в ноте Нессельроде. Но, разумеется, на определенных условиях.
Например, обе державы могли бы воспрепятствовать Франции послать свою эскадру в проливы. Могли бы и заключить соглашение, что проливы на неопределенный срок закрываются для военных судов всех европейских держав без исключения. В обмен Россия обязалась бы не возобновлять свой договор с Турцией, срок которого все равно истекал в 1841 году, и посылать свои войска на защиту Стамбула лишь с разрешения Европы и в качестве её уполномоченного.
Бруннов был, надо полагать, и впрямь блестящим дипломатом. В ситуации, когда практически вся британская пресса была резко настроена против России, ему удалось сделать невозможное. Уже в середине сентября 1839 года он доносил царю, что «Англия еще не с нами, но уже и не с Францией». К концу сентября герцог Веллингтон отзывался об антанте морских держав как о «союзе из папье- маше, который на последнем издыхании».[22] В июле 1840-Г0 Австрия, Англия, Пруссия, Россия и Турция подписали первую Лондонскую Конвенцию, согласно которой МегметАли получал наследственный титул в Египте и пожизненный в Сирии. В случае же, если он откажется от этих условий, четыре державы обязались совместно защищать от него Порту. Франция эту Конвенцию не только не подписала, но целый месяц даже не знала, что она подписана. Короче, цель новой стратегии Николая была, казалось, достигнута: изоляция Франции становилась фактом. Письмо Тютчева таким образом лишь поставило все идеологические точки над i.
Мегмет Али, как и ожидалось, отказался принять предложенные ему условия и снова послал Ибрагима воевать Стамбул. Однако на этот раз египетский флот был перехвачен на полпути англо-австрийской эскадрой и ему пришлось вернуться в Александрию. И самое главное, непобедимый до того Ибрагим был разбит морской пехотой англичан. Коммодор Нэпир появился на рейде Александрии и пригрозил бомбардировкой. Мегмет Али капитулировал, подчинившись султану и вернув ему Сирию, Крит и Аравию. Конфликт, сотрясавший Ближний Восток на протяжении 1830-х, был таким образом исчерпан.