«Словно бы обратилось вспять развитие рода человеческого, приведшее его от чувственности к разуму: ни одно наслаждение не прельщает его ныне больше, нежели щекотание нервов и опьянение чувств. Кому еще сегодня нужно серьезное тихое искусство, которое требует душевного поиска, которым, прежде чем обладать и наслаждаться, надо овладеть? Сегодня востребованы удовольствия, которые сами навязываются нашим нервам…востребовано выхолащивание всякого более или менее глубокого содержания, дабы ни в коем случае не потребовали от души, чтобы она сама проделала какой-то путь, сама раскусила какую-то скорлупу, добираясь до ядрышка. Поэтому предлагать можно только то, что доступно на поверхности; поэтому вместо смысла царят ощущения»[6].
Со слов Зиммеля общество находится в своем роде в лихорадочном возбуждении, напрягая свои все нервные силы, как будто живя в долг, при этом расходуя свои силы на сиюминутные нужды и глупости, забывая при это оставить силы на свое будущее. Современный человек находится в двояком состоянии. С одной стороны, у него есть страстное желание все приобрести и при этом страх потерять это все также. Будничные дни выматывают современного человека и отдых он находит, в том, что он сможет в упадке сил «переварить» не затрагивая последних своих сил это такие раздражители, как свет и разноцветный блеск, легкая музыка и главное – возбуждение сексуальных чувств. И трагедия состоит в том, что все это мелкое и пошлое захватывает не только дурные и низкие натуры, но и хорошие и возвышенные[7].
Со слов И. П. Ильина постмодернизм как литературное течение, широко распространенное в Западной Европе и США, с самого начала был тесно связан с массовым искусством и массовой, тривиальной литературой. Постмодернизм видоизменил представление на литературу как таковую и «вкус» к ней. То, что раньше стыдливо пряталось на задворках большой литературы, сегодня заявляет о себе во всеуслышание, а по своей массовости и воздействию на формирование вкусов широкой публики зачастую значительно превосходит влияние серьезного проблемного искусства, о чем с тревогой говорят мастера культуры на Западе.
Речь прежде всего идет о массовой (или тривиальной) литературе с ее явной или неявной установкой на развлекательность: уголовно-детективной, шпионской, научно-фантастической, приключенческо-авантюрной, сентиментально-мещанской и проч. За исключением некоторых подвидов научной фантастики и фантастики условно называемого готического плана остальные жанры массовой литературы обращаются к технике реалистического повествования, паразитируя на условностях реалистического романа XIX в. Это заставляет нас с особым вниманием относиться к специфике не только содержательной, но и формальной стороны квазиреализма, к псевдореалистической технике письма, ориентированной на плоскостное жизнеподобное, на создание форм искусства в формах жизни без серьезного намерения постичь сущность жизни, вскрыть ее глубинные закономерности. В критической литературе тех стран, где тривиальная литература уже давно приняла характер массового эстетического бедствия, неоднократно высказывалась мысль, что ее основным методом изображения является «иллюзионизм» создание примитивной одномерной картины действительности, соответствующей представлению обывателя. Тривиальная литература плетется за читателем, тащится в хвосте его стереотипов восприятия, она не расширяет его познавательный горизонт, а, наоборот, закрепляет в его сознании принятые и распространенные взгляды и вкусы, стандартизируя их и доводя до уровня предрассудков. Именно литература подобного рода и стала главным предметом пародирования постмодернизма, а ее читатель – основным объектом насмешек[8].
С особой яростью постмодернисты ополчились на принцип внешней связности повествования, и эта стилистическая черта стала, пожалуй, самой основной и легко опознаваемой приметной постмодернистской манеры письма.
Нигилизм по отношению к предшествующей литературной традиции распространяется у постмодернистов и на наследие классического модернизма, условности и приемы письма которого также вызывают их, правда не столь резкий, протест. В принципе, для них неприемлемо все то, что кажется им закосневшим и превратившимся в стереотип сознания, все то, что порождает стандартную, заранее ожидаемую реакцию[9].