«Вопреки предсказаниям социологов религия не исчезла и не утратила своей социальной значимости. Секулярность осталась экзотическим островком в море бушующей религиозности. Так или иначе, но религии удалось отсоединиться от структур традиционного общества и отвоевать свое место сначала в современном, а теперь уже и в постсовременном обществе. Постепенно теряя элемент за элементом, теория секуляризации осыпалась, оставив после себя огромное количество бесценных наблюдений, касающихся положения религии в современном обществе»[2].
Помимо выше сказанного, в другой своей книги Д. Узланер пишет о том же, что произошёл своего рода постсекулярный поворот, который проявился в кризисной ситуации некой «эрозии», с одной стороны, привычных религиозных/секулярных форм, а с другой — модели их репрезентации (представления одного объекта посредством другого – Ц. П.), в академическом дискурсе. Постсекулярный поворот привел к осмыслению новых форм, которые с точки зрения прежней модели репрезентации кажутся своеобразными, невероятными гибридами, которые порой пренебрежительно называют «постмодернистскими», то есть своего рода нелепыми и несерьезными. Однако это не так. Постсекулярный поворот — это действительно движение в сторону нового языка, новой модели репрезентации, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной. Этот новый порядок еще не успел устояться и воспринимается скорее, как беспорядок, как кризис, то и постсекулярная теория сегодня — не более чем отчаянная попытка соориентироваться в этом хаосе, узреть очертания возможного будущего порядка[3]. Для Узланера произошло своего рода оживление религий, которая стала актуальным вопросом (темой) современного мира. При этом идет речь идет не просто об увеличении числа верующих (их количестве), но о том, что различные религии все чаще заявляют о себе как о реальной действующей силе, способной серьезным образом влиять на протекающие в сегодняшнем мире процессы. Одним словом, религия, по-настоящему возвращается в общественное «светское» пространство, а это значит, и в политику, экономику, право, культуру, образование и т. д[4].
Мы вошли в новый период мировоззрения – в эпоху постсекулярного мировоззрения, где секуляризм продемонстрировал свою несостоятельность и религиозные идеи, и институты не отмирают, как им было предписано сделать, но по-прежнему занимают заметное место в современных обществах и мировоззрении.
При всем выше сказанном стоит вспомнить слова Томаса Бремера (доктор богословия, профессор восточно-церковных исследований и экуменического богословия в Институте экуменизма и исследования мира (Institut für Ökumenik und Friedensforschung), Вестфальский Университет имени Вильгельма, Мюнстер, ФРГ), где он сказал о роли Церкви в современном месте:
«…современный мир — место, где Господь утвердил Церковь Свою в наше время. Отсюда и задача Церкви — искать пути, которые актуальны в данном месте и в данное время. Она должна обращаться к людям, живущим в данных условиях, причем таким языком, который был бы именно этим людям понятен. И в этом тоже нет ничего нового: Церковь делала это во все века, по сути, — с момента своего основания, порой лучше, порой хуже, но иного выбора у неё нет… Очевидно, нужно также задуматься о том, какова цель Церкви. Для чего она существует? Она должна свидетельствовать о Боге и об искуплении людей в Иисусе Христе и сделать это искупление возможным для людей. Как именно оно может быть реализовано — Тайна Божья. Тем не менее, большинство людей на Земле — не христиане. Но мы не можем серьезно поверить, что Господь желает погибели подавляющего большинства Своих творений… Это может означать только одно: Церковь должна — то есть ее члены должны свидетельствовать в этом мире о своей вере. А наша вера — это любовь и надежда. И лучший способ проповедовать Евангелие — не печатать брошюры, создавать комиссии или красноречиво проповедовать, а жить по Евангелию, и это евангельское житие заставит других задуматься — в чем основание надежды, которой живут христиане. Это знал уже автор Первого послания апостола Петра, это истинно и сейчас.»[5]