Кроме выше сказанного стоит отметить то, что модели секуляризации отличались и в рамках западной цивилизации, между американской и европейской, а также и в Европе были разные модели секуляризации, связанные с разными причинами[3]. В связи с чем неминуемо модель секуляризации и постсекуляризации конечно имеет свою специфику.
Движение российского общества в сторону постсекулярности было обусловлено не столько факторами, выделенными Хабермассом для западных обществ, сколько элементарным явлением - разрушением советского режима, советского «этического строя», по словам Э. Геллнера[4]. В российском обществе, роль религии переосмысливалась в связи с не внешними факторами, а с глубокими культурными и структурными изменениями в самом российском обществе[5]. Стоит отметить то, что религиозное возрождение в России приняло своего рода парадоксальный характер, отмеченный практически всеми исследователями постсоветской религиозности. Эта парадоксальность заключалась в том, что очевидное увеличение присутствия РПЦ МП в публичном и информационном пространстве, укрепление экономического положения Церкви, рост ее символического и идеологического влияния а также увеличение количества россиян, идентифицирующих себя как православных, не сопровождалось ростом личной религиозности населения на практике[6]. Возможно такое положение связано с тем, что в период распада СССР и самой его идеологии, которая по сути навязывалась народу и это общество чувствовало, появление на общественной сцене Церкви, которая до этого была гонима и притесняема государством снискала у общества к себе сочувствия и ожидания новой идеологии и новых «предложений», которых ждали от Церкви т. к. к государственной системе уважение и авторитет был потерян. Но Церковь сама не имела еще сил и достаточных возможностей нечто новое предложить и до конца сформулировать, а последующая симфония Церкви и государства еще более отторгает от себя общество от Церкви. Кроме этого народ не знал, а возможно и боялся прикрепляться (синтезировать себя с Церковью), т к с ней еще не был достаточно по-настоящему знаком, но имел не верные взгляды на нее. Религия вернулась в жизнь общества не как что-то существенно-личное, но как идеология, которую поддерживает государственные органы и власть.
Сами процессы в обществе на Западе и в России отличались друг от друга, это касалось и секуляризации. На Западе секуляризация имела постепенный вполне исторический тип, где в ходе истории секуляризм и религия находили компромиссы взаимодействия. На Западе это привело к формированию мировоззренческого плюрализма. В России секуляризация имело насильственное и совершенно бескомпромиссное состояние, переходящее в террор[7].
В советском обществе хотя было явно негативное отношение к религии, но она (религия) хотя и потеряла мировоззренческую монополию, но все же не исчезла. Она оказалась вынужденной конкурировать с новыми светскими идейными течениями, наукой, а также с другими религиями[8].
Стоит помнить о том, что формирование российского постсекулярного общества было связано не столько с внешними факторами, изменившими представления о перспективах и роли религии, сколько с глубокой трансформацией самого российского общества в ходе постсоветского транзита. Российская модель подразумевает не только изменение представлений о роли религии, но и институциональные изменения, связанные с десекуляризационными процессами. В постсекулярной России религия оказалась востребованной не столько для решения индивидуальных духовных проблем, сколько в качестве инструмента, помогающего решить вполне светские задачи: формирование коллективной идентичности и ценностно-нормативного и идейного консенсуса, легитимации сложившегося политического режима[9].
Православной церкви в восточной части Европы пришлось столкнуться с потрясением развала системы в отличие от Запада, где было более стабильное положение и развитие церкви и государства. Восточной православной церкви сейчас приходится в-первые решать те вопросы, которые на Западе для церкви уже решены или имели более плавное решение в ходе истории[10].