[11] Книга премудрости Иисуса сына Сирахова – неканоническая ветхозаветная книга, у католиков считается второканонической книгой, в протестантской среде считается апокрифической литературой. Датируется примерно III-II веками до Р.Х. См.: Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Международный Издательский Центр Православной Литературы. – 1994. С.654-655.
[12] Полонский П. «Библейская динамика. С. 48, 54.
[13] Трактат Авот – евр. «поучение отцов» трактат Мишны из раздела «Незикин», содержит морально-этический кодекс иудаизма. Талмуд. 7 т. Мишна и Тосефта Т.4 Кн. 7 и 8. С. 463.
[14] Бердяев. Н. А. Философия свободы / Смысл творчества. С. 332, 333.
[15] Там же. С. 362.
[16] А. Лоргус. Благословенный труд. С. 49-50.
[17] Митер Х.Г. Основные идеи кальвинизма. С.139.
[18] Фромм Э. Человек для себя. С. 297.
[19] А. Лоргус. Благословенный труд. С. 53.
[20] Бердяев. Н. А. Философия свободы / Смысл творчества. С. 329.
[21] Шустров А. Г. Творчество и культура в свете традиции византийской мысли. С. 28, 25, 48.
[22] Бердяев. Н. А. Философия свободы / Смысл творчества. С. 331-332.
[23] Там же. С. 335-336.
[24] Там же. С. 340.
[25] Там же. С. 355.
[26] Грегерсен Н. IMAGO IMAGINIS: Человеческая личность с богословской точки зрения. С. 5.
7. Синергия и Литургия
Может сложиться впечатление о том, причем тут творческая синергия и Литургия, как на первый взгляд взаимоисключающие вещи, но это может показаться лишь на первый взгляд.
Со слов Натальи Ростовой:
«В Боге человек впервые вступает в свою историю, обретая субъектность и творческую плодовитую силу. Психологически Бог оказывается духовным скелетом человека, отвечая его метафизической сиротливости и позволяя опереться на свою освященную абсолютом самость»[1].
И поэтому тут стоит о выражении П. Флоренского: «Homo liturgus» («Человек литургический») — это концепт П. Флоренский, сформулировал в «Философии культа». Он закладывает в него три основные для антропологии идеи. Идею о том, что культ «конститутивен» для человека, т.к. посредством него впервые раздробленность человека обретает свое единство:
«…единство тела и смысла, конечного и бесконечного, имманентного и трансцендентного»[2].
Далее Флоренский говорит о том, что человеческое сопряжено со множественностью, а не с атомарностью «я», которое в таком случае оказывается производным от «мы». А также раскрывает идею о том, что центральным Таинством для христианства является евхаристия, а для иных культов — кровавая жертва, ибо в крови человек ищет и впервые находит мир с Богом[3]. По сути говоря антропология не является особо разработанной и акцентированной областью интересов П. Флоренского. Сделав лишь некоторые оговорки можно сказать, что учения о человеческой личности у Флоренского нет. внимание Флоренского, его уникум и гениальная интуиция были направлены более на тварный мир. В связи с чем недружелюбно настроенный по отношению к Флоренскому Бердяев достаточно метко определил подобные взгляды как «космическое прельщение»[4]. Поэтому для нас важно вернуться и рассмотреть Литургию, как важную часть творческой синергии.
Слово «литургия» в переводе с греч. языка «λειτουργια» означает «служение» и «общее дело». Общее дело не только с теми, кто наполняет в данное конкретное время, некое конкретное литургическое пространство (храм, церковь и т. п.), но общее дело с Богом (Еф.1:22-23; 2:20; 5:23; Кол.1:24; 1 Кор.3:11). Особенно это проявляется в Евхаристиии и Слове, когда не только верующий человек и Бог соединяются в одном единстве (Лк.22:19-20; 1 Кор. 11:23-29; 1 Кор.10:16-17), но и Церковь, как воинствующая (прибывающая на Земле) и Церковь прославленная (прибывающая на Небесах во славе Божий), в единстве во Христе и со Христом соединяются в этот миг. Миг – Евхаристии!
В классической социологии и религиоведении, как правило утверждается главенство коллективного над индивидуальным в сфере религии (например, У. Р. Смит, Э. Дюркгейм). В рамках русской философской мысли развивается идея соборности (А. Хомяков[5] и др.). В католической традиции мы встречаемся с идеей симфоничности истины, которую разрабатывает Бальтазар. Правда, его интерпретация понятия «симфонии» кардинально отличается от православного понимания[6]. В то же время возникает один из важнейших вопросов, который мы можем предъявить к Церкви. Разве Бог не услышит меня, если я вот сию минуту обращусь к Нему? Разве нужна Церковь, чтобы Он услышал мой вопль или мой шепот? Нужна ли здесь Церковь тогда? Ответом на этот вопрос может послужить следующая мысль: Бог всегда слышит человека, но человек не всегда может слышать Бога. Человек может обратиться к Богу, и он услышит его. Но необходима Церковь, чтобы человек услышал Бога. Что это значит?