Помимо этого, стоит сказать и о том, что прежде чем бороться с обстоятельствами Христианству в лице ее членов, вначале необходимо укрепить свой внутренний духовный мир. В связи с этим Франк говорит, что мы часто рвемся воевать со злом, организовывать свою жизнь, делать настоящее, «практическое» дело; но мы при этом забываем, что для этого нужны, прежде всего, силы добра, которые нужно уметь взрастить и накопить в себе. Религиозное, внутреннее делание, молитва, аскетическая борьба с самим собой есть такой неприметный основной труд человеческой жизни, закладывающий самый ее фундамент. Это есть основное, первичное, единственное подлинно производительное человеческое дело. По его мнению, все человеческие стремления, в конечном счете, в последнем своем существе суть стремления к жизни, к полноте удовлетворенности, к обретению света и прочности бытия. Но именно поэтому все внешние человеческие дела, все способы внешнего устроения и упорядочения жизни опираются именно на внутреннее дело – на осмысление жизни через духовное делание, через взращивание в себе сил добра и правды; через действенное вживание человека в Первоисточник жизни – Бога[1]. Церкви важно вспомнить о том, Кто является ее началом, фундаментом и основанием (1 Кор.3:11; Еф.2:20; 1:22; 5:23). Следуя, далее стоит сказать о том, что, лишь вера в Бога может целостно изменить жизнь человека. Поэтому поводу Франк пишет:
«Чтобы существенно изменить нашу жизнь и исправить ее, мы должны усовершенствовать ее сразу как целое; а во времени она дана лишь по частям, и живя во времени, мы живем лишь в малом, преходящем ее отрывке. Работа же над жизнью, как над целым есть работа именно духовная, деятельность соприкосновения с вечным как сразу целиком данным. Только эта подземная, невидимая миру работа приводит нас в соприкосновение с теми недрами, в которых покоится чистое золото, подлинно нужное для жизни. Единственное дело, осмысляющее жизнь и потому имеющее для человека абсолютный смысл, есть, следовательно, не что иное, как действенное соучастие в Богочеловеческой жизни. И мы понимаем слова Спасителя, на вопрос «Что нам делать?» отвечающего «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал» (Ин. 6:29)»[2].
По мнению Ж. М. Люстиже, именно Церковь сегодня может, как никогда указать обществу истинную цель, когда общество переживает кризис идеалов, целей и подлинной сущности. И это связанно с тем, что именно Церковь поднимает свой голос во имя истинного человека и защищает истинное достоинство человека т. к именно посредством Церкви, Христос вторгается в человеческую историю[3]. Именно взгляд на личность человека (человечество) через призму личности Иисуса Христа и Божий замысел, позволяет нам увидеть человека, как Его творение, как вершину Божьего замысла в этом мире, где он жил бы в постоянном присутствии Божьем (Быт. 1:27-31; 2:15).
[1] Там же. С. 204.
[2] Там же. С. 205-206.
[3] Люстиже Ж. М. Человек без цели. С. 114, 116, 117.
1.6. Культура
Говоря о культуре стоит отметить то, что изначально целью культуры была попытка стереть наши мелкие частные различия в широком, всеобъемлющем восприятии мира. Культура по своей сути соединяла во единое целое те ценности, которые мы разделяли в силу нашей человеческой природы соединить с иными представителями иных культур и систем. Так, например, культура-как-искусство соединяла эти ценности позволяя их донести в простых формах до любого. Когда мы читали, смотрели или слушали, мы приостанавливали наше эмпирическое «я» со всеми его социальными, сексуальными и этническими случайностями и становились универсальными субъектами. Однако в 1960-е годы слово «культура» сделало резкий поворот и стало означать нечто абсолютно противоположное. Теперь культура является некой системой специфической идентичности, будь то, национальной, сексуальной, этнической, региональной, а не попыткой преодоления данных границ. Но т. к. выше перечисленные идентичности имеют в себе или считают себя угнетенными, то все, что некогда считалось сферой консенсуса, превратилось теперь в территорию конфликта. Короче говоря, культура, которая была частью решения, стала частью проблемы. Она перестала быть средством урегулирования политических распрей, более высоким или более глубоким измерением, в котором мы встречаемся друг с другом как собратья по человечеству; вместо этого она вошла в лексикон самого политического конфликта[1]. В результате, чего культура стала разменной монетой в политических дрязгах. Стоит привести в качестве примера три формы радикальной политики, которые господствуют в мире последние несколько десятилетий, — революционного национализма, феминизма и этнической борьбы — культура в «руках» данных идеологий стала разменной монетой и своего рода знаком, образом, смыслом, ценностью, идентичностью, солидарностью и самовыражением в политической схватке, а не ее величественной альтернативой. В тревожных регионах мира, культура — это теперь не только то, чем вы дорожите, но еще и то, за что вы готовы убить других. Теряя свою изысканность, культура становится практичнее. В таких обстоятельствах, к счастью и к несчастью, нет ничего фальшивее обвинения культуры в том, что она стала высокомерно далека от повседневной жизни[2]. Тут трудно не согласиться в связи с выше сказанным, со словами известного британского литературоведа Терри Иглтона: