[33] Мень А. Мировая Духовная Культура, Христианство, Церковь (лекции и беседы). С. 605.
[34] Цит. по Мень А. Мировая Духовная Культура, Христианство, Церковь (лекции и беседы). С. 488.
[35] Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 672.
[36] Мень А. Мировая Духовная Культура, Христианство, Церковь (лекции и беседы). С. 616-617.
[37] Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 672, 309.
[38] Бердяев Н. А. Философия свободы / Смысл творчества. С. 368, 337.
[39] Там же. С. 368, 340-341, 388.
[40] Там же. С. 338.
[41] Там же. С. 368, 369.
[42] Там же. С. 371.
[43] Фромм Э. Бегство от свободы. С. 108.
[44] Там же. С. 247-248.
[45] Арсланов В. Г. Постмодернизм и русский «третий путь»: tertium datur российской культуры XX века. С. 181,
[46] Там же. С. 181, 100.
[47] Гертых В. Свобода и моральный закон у Фомы Аквинского. С. 94.
[48] Философия культуры. Становление и развитие. С. 71.
2.1. Свободная воля и богословие
Согласно мнению православных богословов XX века, для них, личностная свобода человека в ее богословском понимании тесно связана с личностной уникальностью и идентичностью. Поэтому она не сводится лишь к свободе выражения лишь неких индивидуальных качеств личности. О социальной стороне этого вопроса митрополит Иоанн (Зизиулас) высказывает следующее:
«Как в антропологическом, так и богословском значении личность неотделима от свободы — свободы быть другим…Понятие личности предполагает не только свободу иметь отличные от других качества, но и — главным образом — свободу просто быть собой. Уникальность личности абсолютна, а значит — личность не может быть подчинена нормам и стереотипам, она не может быть подвергнута какой бы то ни было классификации. Это означает, что только личность свободна в подлинном смысле этого слова»[1].
Помимо выше сказанного И. Зизилус говоря о личности пишет такие слова:
«…личность включает в себя притязание на абсолютное бытие, то есть притязание метафизическое»[2].
В тоже время В. Лосский (русский религиозный мыслитель, богослов) пишет о том, что человеческая ипостась может «самоосуществляться» только в отказе от собственной воли, когда наше индивидуальное, «самоутверждающееся», в котором личность начинает смешиваться с природой и потому уже теряет свою истинную свободу, и потому должно быть сокрушено. В этом, как раз и заключается основной принцип аскезы: свободный отказ от собственной воли, от кажущейся видимости индивидуальной свободы, чтобы при этом, вновь обрести истинную свободу — свободу личности, которая есть образ Божий, свойственный каждому человеку[3]. В то же время Данилевский Н. Я. будучи православным христианином высказывает довольно интересную мысль. В частности, он пишет:
«Если человек, употребляя данную ему долю свободы не соответственно с общим, непонятным ему историческим планом событий, начертанным рукою Промысла, может замедлить его выполнение и временно исказить его линии, план этот все-таки довершается, хотя и иными, более окольными путями»[4].
По сути здесь идет утверждение о том, что если даже человек не понимая ход событий и вмешивается своим умом и действием в Божий план, он все равно совершится, пусть даже уже не столь прямым действием, как было в первоначальном плане Божьем. Подтверждая тем, что человек может и участвует в плане Бога.
Томас П. Флинт в своей статье задается такими важными вопросами, которые касаются вопроса свободы воли человека и Божественного провидения, которые нельзя обойти стороной. В частности, он пишет:
«Если мы обладаем подлинной свободой, как Бог может реально контролировать события? Не ограничивает ли наша свобода Его суверенность? Не зависят ли свойства и история мира не только от Бога, но и от нас? Не должен ли Бог постоянно пересматривать Свой план в ответ на наши действия?... Не менее серьезны вопросы, поднимаемые свободой по отношению к божественному знанию. Если мы свободны, не должны ли мы накладывать определенные ограничения на божественное знание, и прежде всего на предзнание Бога? Как Он мог бы узнать о намерениях свободного существа до того, как они у него возникли? Если задолго до моего действия и даже задолго до моего рождения Бог уже знает, безошибочно и непреложно, что именно я буду делать, как мог бы я сделать что-то другое? Не должны ли мы, таким образом, признать, что Бог, дающий свободу каким-то из своих тварей, утрачивает не только контроль, но и знание, причитающиеся Ему при традиционном понимании провидения?»[5].