«…монархической верховной власти, выражающей общность веры, национальной культуры и общенародной судьбы»[43].
И тут на первый план в пору политической раздробленности выходит Церковь с ее институтом единоначалия. Где духовная власть митрополитов оставалась незыблемой и распространялась на всю Русь, не ограничиваясь каким-либо лишь княжеством или уделом. Эта территория воздействия церкви распространялось на всю территорию, где жило православное население Руси. Символом этой незыблемой силы для народа были храмы. По мнению ряда исследователей с середины X в. до 40-х годов XIII в. на Руси было простроено около 10 тысяч церквей. Свидетельством духовного углубления церковного самосознания является сказание о церкви невидимого града Китижа в период политического распада Руси[44].
В середине XIII в. Русь подверглась монголо-татарскому нашествию, что имело весьма серьезные последствия, как для ее экономики, так и культуры Руси. Все это сопровождалось истреблением и уводом в плен значительной части населения. С уничтожением материальных ценностей городов и селений. Последствия Орды явились весьма не благожелательными для Руси. Первоначальное уничтожение или частичное разрушение городов привело к ослаблению городов в целом, что привело за собой к упадку экономики[45]. По подсчетам археологов из 74 городов XII-XIII веков известных по раскопкам, 49 были разорены. Четырнадцать из них так и не восстановились, а другие 15 постепенно превратились в села[46]. Были утеряны или вовсе исчезли многие технические приемы, навыки и ремесла из-за увода в плен соответствующих специалистов и приостановки ряда ремесел и в связи с этим потерей секретов мастерства. В качестве примера можно привести историю с каменным строительством, которое приостановилось на несколько десятилетий из-за отсутствия материальных средств и мастеров. С возобновлением каменного строительства выяснилось, что часть технологий, где использовался ряд строительных материалов, был безвозвратно утерян. Произошел упадок в искусстве и не только[47]. В качестве примера стоит сказать о существовавших до монгольского нашествия внутри церквей балконов, где прибывали женщины высшего сословия и из царских родов. С экономическим упадком, в послемонгольский период, балконы вышли из употребления т. к. требовали дополнительные материальные и финансовые траты для их возведения. В результате чего новым местом для нахождения женщин было определено в левой части нефа церквей[48]. Лишь в 1285 г. каменное строительство возобновилось на Руси с постройки Церкви Спаса Преображения в Твери[49]. Со слов Н. Зернова, вторжение татаро-монгольского ига в XIII веке привело Русь к полнейшей культурной и политической ее изоляции, что в дальнейшем привело к некому самобытному русскому подходу к христианству, который весьма заметно отличался от византийского понимания религии. Поэтому поводу он пишет, что:
«Русские особенно чтили обряд, однако не были клерикальны; придавали большое значение святости, но почти не имели представления о церковной дисциплине. Они были консервативны, но допускали значительную свободу толкования; строго православные, они понимали это скорее, как преданность древней красоте обряда, чем как ревностное отношение к его догматической отточенности»[50].
Митрополиты в этот период истории весьма активно разъезжали по Руси, и вели активную подвижническую деятельность. Своими увещеваниями направляли деятельность епископов и священников, а также князей в христианском устроении себя и государства. Русские митрополиты были более независимы от княжеской власти, чем в какой-либо другой период своей истории. С одной стороны их сан давал защиту со стороны Византии с другой стороны защищала и ханская грамота от произвола князей и даже самих татаро-монголов[51].
Хотя в первый век ханского владычества Православная Церковь потерпела весьма много от монголов, в частности, вместе с горожанами погибли многие священники, включая митрополита. Большинство соборов, монастырей и церквей было сожжено или разграблено. Но затем, следя за общеполитическими изменениями и своими планами, Золотая Орда для укрепления отношений с Византией посредством тесной духовной и культурной связи русского духовенства с ними, начинает делать иные (позитивные) шаги в сторону Церкви. В частности, в 1261 г. хан Берке одобрил предложение, выдвинутое Александром Невским и митрополитом Кириллом, об организации русского епископства в Сарае. Преемник Берке, Менгу-Тимур выдал уже русским церковным властям ярлык (охранную грамоту)[52]. С некой осторожностью можно говорить о том, что уже в период святительства митр. Максима развивавшиеся между Киевской кафедрой и Сараем (столицей Золотой Орды) отношения во многом инициировались не столько монголами, сколько русским епископатом, которые искали в монгольской столице не только защиты от своеволия баскаков, но и поддержки перед первосвятительскими престолами Киева и Константинополя, а также княжеской властью. Именно этим можно объяснить пассивность и молчание, с какими Церковь реагировала на антимонгольские выступления 1262–1263 годов. Можно говорить даже об усилении в Церкви проордынских устремлений. Такая позиция высшей церковной власти не могла оказаться не замеченной со стороны княжеской власти и боярства. Последствия сближения, а также как внешняя, так и внутренняя реакция на процессы своеобразной мимикрии Церкви перед Ордой, воспринимаются современными исследователями достаточно неоднозначно[53]. Вскоре произошло довольно сильное сближение Церкви и Орды, что в значительной части случаев княжеская власть практически утратила контроль над первосвятительской кафедрой. Это хорошо видно потому, что на протяжении XIV–XV веков князьям ни разу не удалось навязать своего ставленника на первенствующую кафедру Руси[54].