Не смотря на давление со стороны властей на Церковь, научная деятельность, связанная с деятельностью церковного сообщества, продолжала все же ощущаться еще в послепетровскую эпоху: архиерей Феофан Прокопович формирует теорию секулярной[46] государственности, попович Василий Тредиаковский обучает дворянство искусству любви, а выдававший себя за поповского сына и окончивший Духовную Академию Ломоносов[47] создает новый уже – имперский дискурс. Но к второй половине XVIII века элитарная дворянская культура, постепенно переходит на своего рода «самообслуживание». На культуру и образованность духовенства ложится печать социальной ущербности[48].
Но при всем при этом в период, когда в России активно распространялись рационалистические и революционные идеи французского Просвещения в России второй половины XVIII в. развивается собственно русское просвещенное самосознание. И одним из замечательных его представителей можно считать великого полководца и военного мыслителя Александра Васильевича Суворова (1729–1800) – графа Рымникского, князя Италийского. Период для России не легкий, когда крепостное право[49], бюрократизм государственного аппарата и сплошная муштра в армии, все это и не только приводило к апатии в обществе. Согласно мнению философа И. Ильина перед Суворовым в вопросе воинской службы стоял ряд важных вопросов. Во-первых, это необходимость ясного понимания солдатом и офицером религиозного смысла военной службы и во-вторых, - внушение солдату рыцарской морали, т. к. для Суворова без чувства чести не может быть порядочного солдата. В-третьих, это единство военного обучения и духовного воспитания. Где от человека требуется в бою высшего напряжения духа, разума, тела, нервов, проявления личной самостоятельности, проницательности, отваги, закалки, инициативы. В-четвертых, воспитание национального достоинства солдата, поддержание бодрости духа посредством юмора и шуток, чего не чуждался проявлять и сам Суворов. В-пятых, для Суворова, армия являлась живым организмом и потому, воспитывал единство командования и солдат всех родов войск, понимание общей цели и своего места каждым солдатом. Он учил, что каждый солдат должен уметь проявить инициативу, самостоятельно анализировать ход боя, быть готовым оказать помощь товарищу. В этих принципах Суворова, можно было увидеть христианские принципы выстраивания взаимоотношений в армии и соборность всех – от солдат до офицеров высоких чинов[50].
Другим довольно ярким представителем иного религиозного сознания в эпоху Просвещения, является Григорий Савич Сковорода российско-украинский религиозный философ (1722-1794 гг.). Он является своего рода предтечей российской религиозной философии, расцветшей в XIX веке. Хотя сам по себе он еще не принадлежит к какой-либо из религиозно-философских ветвей. В его лице, русская христианская мысль начинает критический диалог с веком Просвещения. Вера в прогресс общества, в благо некоего революционного бунта, при внешнем равенстве людей, а также гордыня человеческого рассудка, стремящегося по своим меркам перестроить человеческую жизнь – все это глубоко чуждо Сковороде, ибо в духовном плане ничто и лишено подлинного величия. При всем том, Сковорода представляет собой человека нового вектора. Он внутренне очень свободен в своем философском творчестве. Но эта творческая свобода – свобода мудрого, озаренного истинной верой и смиренного перед высшей Правдой разума, человека[51]. Тут мы провели лишь пару примеров удивительных личностей, которые в век Просвещения и возвеличивания человеческого разума остались верны Евангелию и своей христианской вере, но таких людей было безусловно больше.
Процесс децерковности в данный и дальнейшие периоды истории, вполне возможно отчасти был связан с внешними и внутренними изменениями, творящимися в России. В период конц. XVIII- нач. XIX вв. из духовных учебных заведений (семинарий) начали их покидать молодые семинаристы понимая большую выгоду на светском (государственном) поприще. Это не могло не увидеть и не понять высшее духовенство, в связи с чем в 1803 г. Синод принимает указ о запрете выхода из сана семинаристов (лишь только опорочивших свое имя) и в дальнейшем усложнив возможные причины покинуть стены семинарий (по здоровью)[52]. В 1804 г вводится изменения в цензуру, которая разделяется на светскую и духовную. О подобном действии еще задумывались Екатерина II и Павел I, но процесс начался при Александре I. В этот период в России действовало три цензурных духовных центра. Один при Александро-Невской Лавре в Санкт-Петербурге. Второй при Киево-Печерской Лавре и третий в Москве при Ставропигиальном Донском монастыре[53]. В тоже время, к началу 1820-х гг. были реформированы все университеты страны. В наибольшей степени перестройка коснулась Казанского университета, который был призван явиться примером и образцом для других высших учебных заведений. В частности, часть преподавательского состава, которую сочли недостаточно благонадежной, была сокращена, при этом не принималось во внимание ни научная значимость преподавателя, ни его популярность в общественном пространстве. Книги из университетской библиотеки, не соответствовавшие ужесточившимся идейным требованиям, просто были уничтожены. В университете был установлен порядок, напоминающий монастырский. Непременной принадлежностью каждого студента стала Библия. В университетский обиход прочно вошел религиозный ритуал (молитвы, покаяния, исповеди, причастия). В университетский интерьер вошли в обиход распятия с картинами страшного суда. В преподавании мировоззренческих дисциплин теперь требовалось руководствоваться книгами Ветхого и Нового Заветов. Значительные интеллектуальные издержки понес и Санкт-Петербургский университет. Здесь также по идеологическим мотивам в среде педагогов были произведены увольнения, урезан библиотечный фонд. В тех или иных масштабах подобные изменения и преобразования пережили и другие университеты страны[54]. Усиливался и политический надзор за их деятельностью. М. Л. Магницкий и Д. П. Рунич являются попечителя 6 учебных округов, первый из них – Казанского (с 1819), второй – Петербургского (с 1821 г.). В 1825 г. попечителем Московского учебного округа становится генерал-майор А. А. Писарев. Он столь же откровенно отрицал науку и просвещение, так же ни во что ставил ученых[55]. В тоже время дается определение и место положения для философии. В радикально консервативных кругах необходимость и нужность ее ставятся под сомнение. Так как все то, что могла бы она сообщить полезного, давно уже стало общим достоянием и достаточно хорошо известно из речений Спасителя, пророков, апостолов? Решение общих, мировоззренческих вопросов становится прерогативой не философии, а религии, теологии и церкви. Недавние события Французской революции, потрясшие Францию, а вместе с ней и остальной мир, говорили для российской власти о том, во что на практике могут воплощаться некоторые философские представления[56]. Начавшимся репрессиям подверглись как отдельные представители философии, так и сама она как особая, целостная система взглядов. Стоит отметить хотя бы один пример: С 1821 по 1845 г. курс философии в Московском университете не читался вовсе[57]. Начиная с 1848-49[58] гг. власти приняли решение упразднить философию в целом, как науку, в России. Преподавание ее в университетах запрещалось. Исключение сделали для логики и психологии, но с оговоркой, что преподавание этих дисциплин допускалось лишь для профессоров богословия, и велись они по программам, одобренным духовным ведомством. Сама философия преподавалась в духовных учебных заведениях в единстве с теологией и своей спецификой. Официальное признание философии состоялось лишь вновь только после того, как период правления Николая I прекратил свое существование[59]. Цензура порой доходила до крайностей, когда малейший пропущенный в печати сатиристический анекдот, имеющий намек на неловкость манер или не изящность костюма какого-либо чиновника карался жестоким преследованием для автора и цензора допустившего его в печать[60]. Запрет философии в учебных заведениях, приобретшее агрессивную форму, произвело, однако, ответную реакцию. Философия проявила жизнестойкость. В 1821 г. начался разгром университетской философии, хотя при этом уже в 1823 г. образовался первый из ряда других литературно-философских кружков, кружок Д. В. Веневитинова – В. Ф. Одоевского. Философское сообщество, сначала по своему составу было юное, но затем все более взрослевшее, сплотилось именно в кружках. Сообщество это не отличалось многочисленностью, но давало при этом возможность более открытого общения и обсуждения. Устное творчество (рассуждения), постепенно принимали эпистолярный жанр[61]. Руководителям и участникам данных философских кружков не было желания пребывать в узком эзотеризме. Возникало желание делиться выработанными представлениями с внешним миром, думающей частью общества. Устанавливались контакты с имевшимися журналами, делались попытки преобразовать некоторые из них, основать новые. Все эти начинания наталкивались, однако, на жесткое со